существу же дело в идейно-смысловых, содержательных переменах,

обозначающих поиски новых творческих подходов поэта к действительности.

Так как это изменение подходов к действительности — и объективно, и в

восприятии поэта — связано с революционной эпохой, то в самой общей форме

можно сказать, что по разным линиям «Нечаянная Радость» и применяемые в

ней способы образных решений поэтических тем представляют собой большой

шаг вперед в развитии Блока. Однако этот шаг вперед, ввиду сложности и

противоречивости общей эволюции Блока, связан с существенными

издержками, и было бы нелепо освещать его односторонне, однолинейно,

минуя вопрос о подобных издержках.

Сам Блок говорил, что «Нечаянная Радость» — «переходная книга» (II,

375); в предисловии к первому изданию сборника основной образ, вынесенный

в заглавие, толковался автором так: «Нечаянная Радость — это мой образ

грядущего мира» (II, 369). Так как этот образ открывается в революционных

потрясениях и связывается с ними, то сама тема «нечаянной радости», резкого

душевного перелома, неожиданного нахождения новых источников

жизнеутверждения лирического «я» должна соотноситься с изменениями,

намечающимися в социальной жизни и в общественном самочувствии русского

человека. Разумеется, это можно опять-таки говорить только в предельно общей

форме — неизбежна и тут резко субъективная, специфически блоковская

окраска. Положительной, в целом, стороной тут является обращение поэта от

мира «слов» к миру «красок» — статья Блока «Краски и слова», конечно,

представляет собой попытку обобщения изменений, происходящих в

собственном творчестве. «Болотные» и «магические» краски в лирике Блока, с

этой точки зрения, — принципиально новое содержательное качество:

«… живая и населенная многими породами существ природа — мстит

пренебрегающим ее далями и ее красками — не символическими и не

мистическими, а изумительными в своей простоте. Кому еще неизвестны иные

существа, населяющие леса, поля и болотца (а таких неосведомленных, я знаю,

много), — тот должен учиться смотреть» (V, 23 – 24). Блок противопоставляет в

своей статье «смотреть» и «видеть»; потому-то и надо учиться смотреть, что

следует научиться видеть. В конечном счете, надо научиться видеть вещи так,

как их видят дети, — просто, непредвзято, такими, каковы они есть. «Детское»,

«весеннее», «болотное» и «красочное» у Блока и в его теоретических

рассуждениях, и в поэтической практике в эту пору совпадают. Все это

направлено против предвзятых схем, надуманных предпосылок, жесткой

однолинейности в решении образа. Усматривать нечто большее в философско-

мировоззренческом плане во всем этом не стоит, сложность и противоречивость

блоковской эволюции не согласовывалась бы с подобными, далеко идущими,

выводами.

«Болотная» тема, странные, причудливые, ущербные образы «Пузырей

земли» в предисловии к «Нечаянной Радости» связываются Блоком с

особенностями современной личности, ее душевного мира: «Пробудившаяся

земля выводит на лесные опушки маленьких мохнатых существ. Они умеют

только кричать “прощай” зиме, кувыркаться и дразнить прохожих. Я привязался

к ним только за то, что они — добродушные и бессловесные твари, —

привязанностью молчаливой, ушедшей в себя души, для которой мир —

балаган, позорище» (II, 369). «Болотные чертенятки», «болотные попики»,

«твари весенние» в своей простоте и непритязательности контрастируют с

современным болезненно-разорванным сознанием городского человека, их

стихийное существование, их облик наиболее жалких из природных существ

наглядно обнаруживает, как мало могут помочь в понимании действительности,

мира и человека такими, каковы они есть, — надуманные схемы, умственные

конструкции, головные построения, где чисто рациональным путем

указываются «гармонические», синтетические выходы из противоречий

современной души и современной жизни. Рядом с «болотными попиками»

совсем по-новому начинают проступать очертания искомого Блоком