далее, художественная конкретизация всех ситуаций втягивают и гротесковую

линию лирики Блока в круг Перехода к новым общим истолкованиям;

стихотворение «Балаганчик», с этой точки зрения, чрезвычайно знаменательно.

Балаганное представление здесь воспринимается детьми — мальчиком и

девочкой. Один и тот же сюжет они видят по-разному: мальчику кажется, что

театральные нелады, ужасы решатся приближением «королевы», — мальчик

несколько подобен «Поэту» из одноименного стихотворения, надеющемуся и в

коллизиях революционной эпохи увидеть «мановение белой руки»,

всеспасающую руку Дамы. Девочка, напротив, уверена, что приближающееся

неведомое — «это — адская свита…». Два столь разных взгляда не могут

совпасть, настолько они разные, и эта разность восприятий уже ведет к общему

объективному смыслу ситуации, к тому, что гротесковость, двупланность

«театра» таит за собой реальный трагизм жизни, ее двойственность,

противоречивость Но вдруг оказывается, что вся ситуация — картонна: стекает

клюквенный сок вместо крови, рыцари вооружены деревянными мечами и

картонными шлемами. Это-то внезапное омертвение жизни, происходящее от

непримиримой крайности восприятия и поведения, от их несоединимой,

далекой от всяких «синтезов» противоречивости, и оказывается самым

трагическим:

Заплакали девочка и мальчик,

И закрылся веселый балаганчик

«Детскость», «простота» восприятия обнаруживает, по Блоку, непримиримые

реальные противоречия сознания, в «подтексте» которых должен обнаружиться

трагизм самой жизни.

И в стихотворении «Балаганчик», и в одноименной драме, вырастающей из

него и оказывающейся в итоге одним из драматических узлов, соединяющих и

по-своему далее разрешающих целый цикл разнообразных тенденций

блоковского развития, внутренние противоречия сознания, с одной стороны,

крайне обостряются, с другой стороны — абстрагируются, лишаются

конкретности, театрализуются. Прямых социальных истолкований здесь нет и

не может быть по самой художественной природе подобного воплощения

противоречий сознания, человеческой души, на деле занимающих тут Блока.

Однако потребность социальных истолкований вместе с тем возрастает при

таком обострении, жестоком обнажении противоречивости. Получается так, что

в других линиях лирики Блока, дополняющих эту абстрагирующую линию (в

целом же «Нечаянная Радость», по Блоку, говорит «о скорой встрече — лицом к

лицу» разных граней единой темы — II, 370), должно возрасти значение

социальной темы. Это значение усиливается в стихах о 1905 годе, отчасти в

стихах раздела «Перстень-страданье», где Блок пробует иногда самую тему

социальных противоречий делать источником внутреннего душевного

драматизма (см. хотя бы стихотворение «Перстень-страданье», 1905 г.). Может

быть, наиболее показательным для внутренней эволюции Блока оказывается

при этом стремление к социальному истолкованию интимно-лирических тем, в

особенности любовной темы. В самом общем виде можно сказать, что основной

для Блока раздел «Магическое» должен обнаруживать сплетение любовных тем

с темами городской стихии, — в конце концов, именно тут наиболее ясным

окажется стремление к социальному истолкованию интимно-лирических начал.

Так внутренняя логика развития любовной темы оказывается все большим и

большим обнажением социально-трагических «стихий» в самой страсти. Распад

социальных связей обнаруживает разложение традиционных интимных

отношений. Вначале это дается как в своем роде «вольность» характера,

возникающего на фоне современного города и подверженного воздействию

внутренних стихий, влекущих и к «вольности» в страсти:

Иду — и все мимолетно.

Вечереет — и газ зажгли.

Музыка ведет бесповоротно,

Куда глядят глаза мои.

(«Иду — и все мимолетно…», 1905, раздел «Магическое»)

На этом «бесповоротно» стихийном городском фоне появляется, подобно

«красному крику» в стихах иной темы, «вольный» женский образ:

Смотрю и смотрю внимательно.

Может быть, слишком упорно еще

И — внезапно — тенью гадательной —