– Поверьте мне, товарищи, ничего не было, - быстро заговорил Свиркунов.
– Ничего я такого не сказал! Я ведь в своем уме...

– Ни черта ты не в своем уме был, - свирепо прервал его Островерхов.
– Пьяный ты был, сукин ты сын. Так что не юли!

– Да что вы, Степан Григорьевич! Какой же это пьяный. Ну, пропустил стаканчик...

– Судить его надо нашим судом, - потребовал Карпов.

– Не торопись, Сергей. Разберемся...
– Островерхов задумался.
– Вроде конспирацию Свиркунов понимает. Он первый установил связь с партизанами. Смело ходил на рискованные дела.

– А что же ему, орден?
– выкрикнул Карпов.

– Степан Григорьевич, - поднялся Юнашев.

– Подождите, товарищи, - остановил их Островерхов.
– Тут и наша вина есть. Да подождите же! Я несколько раз замечал, что Свиркунов навеселе, но не придал этому значения...

– Нравоучительные беседы проводить с ним, что ли?

– Да подожди ты, Карпов. Не кипятись. Конечно, не то и не другое. Но воспитывать людей мы обязаны. Обязательно воспитывать! К условиям, в которых мы живем сейчас, приспособиться не так просто. Тут законы свои, и законы суровые... Беспощадные... Советскому человеку тут приходится заново учиться всему: и ходить, и говорить, и думать, и оценивать поступки свои и чужие. Все заново. Не всякий осилит сам эту науку. Надо помогать людям, учить...

Островерхов замолчал. Юнашев медленно опустился на табуретку, Карпов нервно комкал в руках черную пилотку. Свиркунов выжидающе смотрел на Островерхова.

– Свиркунов сделал опрометчивый шаг. Такое легкомыслие непростительно. Я думаю, так решим, товарищи. Свиркунова от руководства группою партизанских связных отстранить и отправить к партизанам с подробной характеристикой и объяснением его поступка. Пусть побудет там, почувствует дисциплину, научится воевать и проявит себя в бою. Тогда посмотрим. А пока придется доверить ему одну операцию. На днях его собутыльник придет к нему на встречу. Нам надо взять этого мерзавца. Без Свиркунова мы его не опознаем. А тот тип, как видно, очень опасен. Так что давай, Свиркуной, докажи свою непричастность к выдаче тайны. И помоги обезвредить провокатора.

– А если меня гестаповцы... того... схватят, - у Свиркунова дрожал голос, на лбу выступил пот.

– Вроде трусости за тобой не замечалось, - сказал Островерхов.
– Возьми себя в руки.

...Разошлись по одному. У каждого остался на душе неприятный осадок от разговора со Свиркуновым.

Явки пришлось сменить. Несколько подпольщиков, лично знакомых со Свиркуновым, переменили клички и квартиры. Руководство связными с партизанским отрядом Островерхов взял на себя. Часть людей, в том числе тех, чьи квартиры по доносу "попа" стали известны полиции, пришлось отправить в партизанский отряд.

Собирался в отряд и Свиркунов. Он должен был уйти с большой группой скрывавшихся советских бойцов. Поход почему-то откладывали со дня на день. Свиркунов не знал причин отсрочки, нервничал. Появляться на улице Островерхов ему запретил, и он ничего не знал о действиях подпольщиков. Он понимал - ему не доверяли. Это злило его. Он боялся, что нагрянут немцы. Боялся и ненавидел Карпова: а вдруг этот бешеный лейтенант ослушается Островерхова и явится сюда, чтобы выполнить свою угрозу. Ему казалось, что его несправедливо обидели. Он вспоминал оскорбительные слова, брошенные ему в лицо на заседании штаба, и закипал глухой ненавистью. Прошло десять томительных дней. Свиркунов изнемогал.

Дерзать

Подполье тем временем жило своей напряженной и деятельной жизнью. Сучков, несмотря на слабость, той же ночью в сопровождении связной ушел к партизанам. Об отправке Сучкова Степан заранее договорился с Егоровым. Тот в одной из записок, которую принесла из партизанского отряда связная Растригина, сообщал: "Старшего лейтенанта можем принять в любое время". Перед уходом Сучков сообщил фамилии товарищей по палате и кое-кого из пленных краснофлотцев из других палат.

После побега Сучкова из госпиталя Сергей Карпов через Надежду Крюкову предупредил, чтобы Зина немедленно уходила в лес. В три часа ночи она ушла из города, а в 5 часов утра жандармы окружили ее дом, но ничего подозрительного не нашли. Соседи сказали, что Зина ушла в станицы за продуктами. Гестаповцы ворвались в лазарет, избили там Наталью Архиповну, боцмана и еще двух моряков. Но так и не смогли узнать тайну исчезновения Сучкова. "Вот отправим вас в Темрюк в тюрьму и вылечим там всех", - кричали они.

Надо было спасать моряков.

План спасения моряков детально разработал Степан Григорьевич. Аза на пишущей машинке с немецким шрифтом, тщательно подбирая чужие слова, отпечатала приказ Райха начальнику госпиталя о выдаче группы раненых военнопленных начальнику конвоя Отто Шмидту для препровождения их в спецлагерь на Тамани. В приказе были перечислены фамилии, названные Сучковым. Начальнику конвоя, которым Островерхов назначил Григория Сечиокно, было выдано также предписание на немецком языке об отправке пленных на Тамань. Оба документа были тщательно вычитаны подпольщиками, знавшими немецкий язык, "подписаны" начальником гестапо северной части города Людвигом Гофманом, чью подпись мастерски подделал сам же Сечиокно, и скреплены печатями, изготовленными Виктором Слезаком.