Шрифт:
Глава двадцатая
После спектакля
(продолжение)
Когда мы допили вторую и направились ко входу в метрополитен, то выяснилось, что уже довольно поздно - час двадцать пять.
Тогда мы берем по бутылочке пива и решаем идти пешком. Но куда? Мне на левый берег, а ему в Вышгород.
Идем пока в центр, - говорит Седой.
Правильно, - говорю.
– А там словим тачку.
В чем логика - хрен поймешь. Почему нельзя словить машину прямо здесь? Но Танелюка беспокоит другое:
– Так ведь денег больше нет.
Была бы цель, - говорю, - а средства будут.
Однако Седой хоть и пьяный, но волнуется:
Э-э, только ничего противозаконного!
– Не тревожься. Вот уже лет шесть, как я не нарушаю ни
каких законов, кроме сухого.
Слегка пошатываясь, мы бредем против ветра, изредка замедляя шаг, чтобы приложиться к горлышку бутылки и сделать пару глотков холодного пивка.
Снова стал накрапывать дождь.
Ну и погодка, - ворчит Танелюк.
– А в прогнозе врали, никаких осадков.
Правда?
– Говорили только «повышенная влажность».
– Та, эка важность - влажность.
– Точно.
По дороге нам попадается скамейка под густыми кронами деревьев. Мы присаживаемся.
– Так, может, тебе сегодня не ехать к Джульке?
Не могу. Я обещал. Мы вынуждены помириться.
Вынуждены? Изумительно.
Мы допиваем пиво и закуриваем.
Что сейчас пишешь?
Да так, пародию на американские детективы прошлого века.
Вот опять хиханьки-хаханьки. Пародии-перепародии... Ты как писатель должен критиковать, осуждать и порицать современную действительность.
Не вижу смысла.
Танелюк каким-то тупым и сползающим книзу взглядом смотрит на меня.
– Ты не желаешь быть порицателем?
Я отрицательно качаю головой:
– Желаю оставаться созерцателем... м-да...
– Тогда, - старательно выговаривает Седой каждое слово, -тогда я пошел отолью, а ты созиц... созерцай.
Он отходит в сторону, а я достаю телефон и звоню своей бывшей жене. Она не удивляется столь позднему звонку, хотя мы пять лет не виделись и почти год как не разговаривали.
Она задает дежурный вопрос о делах.
Да хреново все!
– отвечаю.
– Марина дома пьет с кумой, товарищ спешит на примирение с полубезумной женой... Я один, все тонет в фарисействе...
Чего звонишь?
Ну, как тебе сказать... «Мне скучно, бес».
Без чего?
Забудь.
Если тебе интересно, я вышла замуж.
Мне интересно - зачем?
Зачем я вышла замуж?
Нет, зачем ты мне об этом рассказываешь.
Чтобы знал.
Я знаю. Но ты сама когда-то говорила, что я эгоист. Я интересуюсь исключительно собой. Хорошо. Как живешь?
Превосходно.
– Я меняю голос и допускаю легкий акцент:
– «Хороший дом, хорошая жена... Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?»
Я слышала, вышла книга твоих рассказов.
Да, я умею делать не только детей.
Хорошие рассказы?
Дурацкий вопрос. Не вижу никакого смысла писать плохие.
Читала я одну твою вещицу в журнале. «Хулиганы», кажется.
– Ну и?
Как обычно. Суховато. Я понимаю, конечно, лапидарный стиль, сжатость изложения, но все-таки сухо.
Сойдет, - говорю.
– У тебя что нового?
Беременна.
Опять? Оно тебе надо!
– А что?
Зачем плодить нищету?
А ты стал злым.
Да, я совершенствуюсь.
Прекрати.
Как дети?
Здоровы.
Ты получила деньги, я выслал в субботу.
Спасибо.
Возвращается Седой. Усаживается рядом.
– Ладно, - говорю я в трубку, - извини, что побеспокоил.
Спокойной ночи.
Зачем, спрашивается, звонил? Чего хотел?
Мартини будешь?
– неожиданно спрашивает Седой и вынимает из внутреннего кармана своей «какашечной» куртки бутылку.
Любопытно.
Джульке нес.
Сейчас расплачусь.
Бахнем и почапаем к тебе.
– Безусловно.
Мы снова принимаемся пить, курить и беседовать. Но все это мы делаем теперь медленно и неловко. Расхлябанно.
– Тебе какие бабы больше... импонируют?
– ни с того ни с сего интересуется он.
Разные.
Но ведь должно быть нечто общее...