Миссис Черрингтон вернулась к столу, старательно разминая тесто покрасневшими пальцами. Из печи пахло чем-то очень вкусным, у стрелка начало сводить желудок, и рот заполнился слюной. Он сглотнул и снова принялся мучить замок, пытаясь нащупать механизм.

– Не нравится мне все это, - внезапно глубоко вздохнула миссис Черрингтон. Морган обернулся и увидел, что она прекратила месить тесто и смотрит в запотевшее окно.

– Что не нравиться?
– спросил он встревоженно.

– Это собрание...
– миссис Черрингтон мотнула головой и ожесточенно принялась взбивать тесто кулаками.
– Неважно.

– Но этот человек, Уилберн, - возразил Морган.
– По-моему, он говорил весьма разумные вещи.

Миссис Черрингтон улыбнулась. Оставив тесто в покое, она опустилась на пол рядом со стрелком и положила руку ему на колено, оставив белесый мучной след на брюках.

– Ах, мистер Джуннайт, мистер Джуннайт...
– снова вздохнула она.
– Многие в этом мире говорят красивые слова...

Она глядела куда-то в пространство, где, очевидно, оживали призраки воспоминаний.

– Там, в Германии, много лет назад быть один человек. Я была слишком мала, но... Он и его друг говорить то же самое, почти слово в слово. О богатых и бедных, о равенстве, о борьбе... Особенно о борьбе. Многие верить ему и погибать, и убивать других... Они называли это революция, хотеть отнимать все у богатых и делить, но...

Она положила ему голову на плечо.

– Тебе бы понравиться, если бы ты тяжело заработать сотню долларов, а те, кто не хотеть работать, сказать бы, что ты должен делиться. А то и вовсе, отняли бы деньги, а тебя убили? Просто так, потому что ты богатый? Или так поступить бы с твоими детьми, потому что ты оставить им то, что нажил... Неважно, каким путем. Нельзя осуждать других, каждый сам выбирать свой путь. Что, если бы люди ненавидеть тебя только за это?

– Я бы пристрелил их, - не смог сдержать эмоций Морган.

– Вот, - миссис Черрингтон быстро поднялась на ноги и вернулась к тесту, - когда возникать идея делить чужие богатства, она очень быстро захватывать многих, но никто из этих многих не думать разделить между всеми свои личные деньги или свою власть, если им внезапно удаваться это заполучить. Это в природе человека. Если бы все согласится делиться, довольствоваться малым, давать другим деньги и товары просто так... Так не бывать. Я перебраться во Францию, но они и там не оставлять меня в покое. Тогда я быть уже замуж, достаточно взрослая. Они восставать, грабить, убивать, их громить, расстреливать...

Она задохнулась, борясь со злыми слезами, потом, усилием воли одержав верх холодно продолжала:

– Полиция прекратить беспорядки и разогнать бунтовщиков, они пытались снова, но победи они, все повторилось бы, только наоборот.

– Открыл, - Морган выпрямился и откинул крышку, бросив железку в ларь. Стук снаружи смолк, запах еды стал почти нестерпимым. Слова миссис Черрингтон сбили его с толку, он не мог не верить ей, но в то же время боялся потерять стабильный и понятный мир, созданный его воображением.

– Спасибо, - улыбаясь, она вытерла белые от муки руки о фартук, - вы очень помогать. Вы заходить столовая. Ужинать с нами.

Морган вышел в прихожую, раздевшись, прошел в довольно большую комнату и сел на стул в углу. Мистер Черрингтон, подбрасывавший дрова в камин, на секунду оглянулся, но, не говоря ни слова, продолжил скармливать огню толстые березовые поленья.

– Как у вас дела, мистер Черрингтон?
– спросил Морган, чтобы быть вежливым, хотя, по большому счету, ему было наплевать, что думает о нем этот человек.

– Спасибо, ничего...
– его голос был очень холоден.
– В лавке все по-прежнему, а что до перспектив... Вы же были в церкви...

"Хотя вас туда и не звали" - явственно повисло в тишине. Мистер Черрингтон закончил свое дело и сел во главе стола. Они оба недолюбливали друг друга, и оба знали это, но ради миссис Черрингтон установили, не сговариваясь, перемирие, согласившись терпеть друг друга.

– А что вы думаете по поводу перспектив?
– Морган решил воспользоваться перемирием и узнать о положении дел.

– Мистер, - Черрингтон прикрыл глаза и устало откинулся к стене, - мы устали от войны. Все, чего хочу я - тихо жить со своей семьей на этой улице, состариться, глядя на то, как взрослеют мои дети и внуки. Торговать, а не воевать. Я слишком долго сражался - четыре года боев... Не хочу вспоминать. А она... Мистер, ей пришлось в этой жизни еще хуже, и она ничего не забыла, хоть и молчит о прошлом. Кое-что я все-таки узнал. Сначала она уехала из родной страны, потом в силу обстоятельств оставила Францию. Из-за войны с Пруссией и революции 71 года... Говорит, все как будто сошли с ума. Ее муж - француз держал бакалейную лавочку, а потом начались волнения. У одних их соседей крышу сорвало взрывом, у других пушечное ядро прошило дом, у третьей семьи расстреляли двух сыновей, случайно оказавшихся среди бунтовщиков... Однажды муж вышел из дверей лавки, и его застрелил человек, живший напротив, потому что посчитал бакалейщика полицейским осведомителем.