–  Неужели вы несчастливы, Надежда Владимировна?
– поинтересовалась Зоя.

–  Не знаю. О таких вещах, Зоя, говорить трудно. Надя попросила девушек рассказать, что нового на заводе, в лаборатории. Они наперебой принялись посвящать ее в дела завода, рассказывать о знакомых. Надя смотрела на их веселые, жизнерадостные лица и завидовала им. Когда-то и она была такой, видела мир сквозь розовые стекла, верила всему. Последний год надорвал ее душевные силы…

Девушки пробыли у нее больше часа, вдохнули в ее душу бодрость, рассеяли мрачные мысли. «Поднимусь на ноги, снова пойду на завод», - решила Надя.

Через несколько дней она поднялась с постели Похудевшая, с запавшими глазами, Надя держалась бодро. Ее сурово сдвинутые брови и плотно сжатый рот говорили о том, что за время болезни она переду мала много и готова ко всему.

Василий Иванович чувствовал, что у него иссякают силы бороться с собой, что он очутился в замкнутом кругу противоречий, из которых не может выбраться. Он ложился спать и вставал утром с одними и теми же мучительными раздумьями и колебаниями, и каждый раз уличал себя в том, что он безвольный, гадкий человек, который не только себе, но и окружающим его людям приносит только одно горе и разочарование.

Ему казалось, что у него никогда не хватит решимости разрубить этот тугой узел. К тому же в глубине души Василий Иванович признавался себе, что поступает подло. Женился он то любви на хорошенькой девушке, гордился своей семьей, ему завидовали товарищи. Теперь же все это утратило для него ценность, превратилось в тяжелые оковы. Он любит другую и не мыслит жить с нею в разлуке.

«Что же делать?
– все вновь и вновь спрашивал себя Василий Иванович.
– Если следовать общественному мнению, то свое самое лучшее и дорогое надо принести в жертву семье, а себя обречь на безысходное страдание. От этого никому не будет легче. Страдать будут все…»

Сердце подсказывало ему, что надо действовать более решительно, а здравый рассудок удерживал от решительного шага.

Валентина не торопила его сжигать мосты. Наоборот, она настойчиво отговаривала от этого шага. Может, она не любит его?

Когда Надя лежала в постели, он не смел и думать заявить ей о разводе. Это окончательно добило бы ее. На ее стороне закон, общественное мнение. Теперь же, когда она поднялась, они по-прежнему избегают друг друга. Василий Иванович день отсиживался у себя в кабинете и показывался только к обеду. За столом сидели в гробовом молчании. Этот час длился, как пытка. Всем было тяжело и неловко, и каждый понимал, что долго так продолжаться не может.

И вот однажды случилось то страшное и непреодолимое, что Василия Ивановича всегда приводило в трепет. Произошло оно неожиданно и просто.

Это было за обедом. Как обычно, ели молча, не глядя друг на друга, и каждому было не до еды. Вовка пролил на скатерть суп. Василий Иванович вдруг вспыхнул, накричал на него, принялся осыпать упреками Надю, Варвару Петровну, что они не умеют воспитывать детей. Случай с супом был искрой, которая произвела вспышку давно накопившегося грозового разряда.

Надя бледная, растерянная встала из-за стола.

–  Это, наконец, невыносимо! Ты стал деспотом, - сказала она.

–  Это вы деспоты! Вы все делаете мне назло, - крикнул Василий Иванович.

Тетя Варя заплакала и вышла на кухню. Вовка и Наташа последовали за нею, боязливо оглядываясь на отца.

–  Мне стыдно за тебя, - говорила Надя, стараясь казаться спокойной. Она предчувствовала, что сейчас произойдет то, что с тревогой и тоской в доме ожидали все.

–  Дура!
– запальчиво крикнул Василий Иванович. Надя покачнулась, как от неожиданного удара в лицо, вцепилась левой рукой в край стола, правой прикрыла глаза. Она едва держалась на ногах. Опомнившись, она сказала:

–  У тебя не хватает мужества признаться, почему ты ненавидишь всех нас. Так знай же, твой дом для меня и твоих детей стал проклятым местом. Ты не можешь понять, как все это отвратительно.

–  Тебе не нравится мой дом? Тебя никто здесь не держит.

–  Хорошо, мы уйдем. А как же дети? Подумал ли ты хоть раз об этом?
– Надя, не дождавшись ответа, вышла из комнаты.

Потрясенный ссорой, Василий Иванович опрометью выскочил из дома и быстро пошел по улице, не зная, куда и зачем идет. Свернул к речке, перешел мост и направился в сторону леса, часто спотыкаясь о кочки.

Была ранняя весна, из земли пробивались зеленые иглы травы. Цвели уже ярко-желтые цветы - вестники весны. Ослепительно сияла голубизна неба. С юга дул теплый ветерок.

Василий Иванович не заметил, как вошел в сосновый бор, где еще кое-где белели слежавшиеся сугробы снега. Пахло смолой, звенели голоса синичек. Василий Иванович остановился, посмотрел по сторонам, как бы не понимая, как очутился здесь. Гримаса боли исказила его бледное, растерянное лицо. Он заскрипел зубами и повалился на сухую хвою под двумя сросшимися корнями соснами. Припав лицом к земле, пахнущей сыростью и прелью, он плакал навзрыд.