–  За кого же она, а?

–  Тебе-то теперь все равно.

Василий Иванович снова наполнил рюмки. Брусков внимательно присматривался к нему. Раньше Торопов не имел пристрастия к спиртному, и в глазах его раньше не было этой тоски.

–  Ну и как же она, счастлива?

–  Не жалуется. Эх, Василий, на кого ты променял свою жену!

Василий Иванович молча смотрел на недопитую рюмку, он не мог освоиться с ошеломившей его новостью, что Надя вышла замуж.

–  А о твоей птичке-певичке у нас ходят всякие разговоры, - продолжал Брусков.

–  Какие?

–  Боюсь, обидишься.

–  Говори!
– Василий Иванович уставился на Брускова тяжелым взглядом мутных глаз.

–  Ну, если настаиваешь… Говорят, у Светозаровой до тебя было два мужа…

–  Ложь!

–  Не стану утверждать, что правда. Так о ней говорят. Первый муж ее за крупную растрату получил десять лет заключения. Она сама едва выпуталась из этой истории. Выручил ее отставной генерал, за которого она поторопилась выйти замуж. Через два года старик умер при загадочных обстоятельствах.

–  Это клевета!

–  Ты муж, и должен лучше знать свою жену, - ответил Брусков.

Василий Иванович вспомнил, как однажды во время пирушки в кругу приятелей кто-то сказал о Валентине примерно то, о чем сейчас он услышал от Брускова. Но тогда Василий был пьян и многого не понял. Товарищи постарались свести это на шутку.

«Неужели она - ворона в павлиньих перьях?» - думал Василий Иванович. Рядом с Валентиной в памяти встали ее родственники. Кто они такие? Чем они занимаются?

–  Насчет Надежды я, конечно, пошутил, - сказал вдруг Брусков.
– Она не из тех, кто ради выгоды меняет мужей, хотя могла бы делать это с блестящим успехом. При желании, конечно…

–  Твои шутки довольно неуклюжие, - проговорил Василий Иванович.

–  А ты поверил?

–  Нет. А впрочем?…

–  Значит, плохо ты знаешь ее. Надежда ждет тебя. Она знает, что ты жестоко ошибся, и верит, что у тебя хватит мужества исправить свою ошибку.

Василий Иванович снова потянулся к бутылке. Брусков взял его за руку. Василий Иванович сердито посмотрел на него.

–  Боишься, что пьяным буду?

–  Не от хорошей это жизни.

–  Возможно. Надежда живет в моей квартире?

–  У твоих родителей.

–  Откуда тебе известно, что она ждет меня? Говорил с нею?

–  Это видно и без разговоров.

–  Как бы ты, Владимир, поступил на моем месте?

–  Вернулся бы к семье, пока не поздно.

–  Ты думаешь, это так просто?

–  Нет, не просто. Но чем скорее, тем лучше для тебя же. Что прикажешь передать Надежде?

–  Ничего не надо передавать. И о нашем разговоре молчи, - попросил Василий Иванович.
– Эх, Володя! Тяжело мне. Побыл бы ты в моей шкуре… Но хватит об этом. Давай пить.

–  Нет, брат, уволь меня от этого, - Брусков встал.
– Так что же передать Надежде?

–  Скажи, что я - подлец!

А ДАЛЬШЕ ЧТО?

Василий Иванович все мучительнее чувствовал свою раздвоенность, все явственнее замечал, что в нем живут два человека: первый - честный, порядочный; второй - мелкий, лживый, самолюбивый. Иногда они как-то уживались в нем, но чаще спорили. Валентина не интересовалась его внутренним миром, да и сама она никогда не раскрывала перед ним своей души, была, как красивый, но загадочный дом с вечно закрытыми окнами и дверями. Ее интересовало в нем одно: что он пишет и будет ли оно напечатано.

Он садился за стол и писал, чувствуя уже отвращение к тому, что пишет. Писал и не верил в свои силы, писал и не чувствовал внутренней потребности в этом. Написал пьесу. Она не нравилась ему, но он все же понес ее в театр. Там ему ответили, что пьеса не сценична, посоветовали переделать на киносценарий. Он послушал совет, сделал киносценарий. Но и его забраковали, тогда он переделал его в киноповесть, надеясь, что какой-нибудь журнал опубликует. Но все журналы, куда он предлагал ее, ответили ему, что она не имеет художественной ценности. Это было очередное мертворожденное детище.

Книгу Василия Ивановича уже не переиздавали, несмотря на все происки жены. Валентине нужны были деньги. Она начала показывать острые коготки. Жить становилось все труднее. Из дома как-то незаметно исчезли родственники.

Василий Иванович лихорадочно искал выход из создавшегося положения, силясь разорвать заколдованный круг. Он метался из одной в другую крайность: то писал рассказы, то пьесы. Кое-что из коротких рассказов ему удавалось устроить в газету или журнал.

–  Пиши, Вася, пиши, мой хороший.
– Валентина легонько целовала его в щеку.