Со стороны покинутой крыши донеслось деловитое сопение и треск разрушаемой кровли.

– Не веришь – стой, а я пошла, - кошха мазнула хвостом ему по щеке. – При всех моих талантах летать я не умею.

Кириан почувствовал, как сообщница переступила по его многострадальному загривку, примериваясь к прыжку, горестно взвыл, вселяя во всех местных уверенность в том, что он не блаженный, а одержимый – и боком-боком двинулся вправо.

Там, где секунду назад была его голова, о стену разлетелась в пыль черепица. Вторая ударила между лопаток. Третья – в плечо. Четвертая царапнула щеку, запуская, похоже, функцию ускоренного перемещения и отборного красноречия. Пятая и шестая, не долетев, разбились о стену.

Заветный балкон оказался в пределах досягаемости через полминуты. Ставший странно-привычным прыжок – его и не его одновременно – перенес менестреля через ограждение и уронил на груду корзин.

Шум привлек внимание обитателей квартиры: изнутри раздались заполошные звуки и приглушенные вскрики. Кириан прищурился и, чувствуя неожиданный для себя хулиганский кураж, распахнул дверь и отдернул портьеру. Его появление встретили ошарашенными взглядами мужчина и женщина в различной степени растрепанности.

– Я так и думал, вероломная! – загробным голосом возвестил менестрель. – Ты не прекратила эти встречи! Ты обманула меня! Так пусть же то, что случится потом, ляжет на твою совесть – а я удаляюсь!

И гордой поступью прошествовав к выходу, хлопнул за собой дверью под надрывное «Не виноватая я, он сам пришел!»

Быстрее, чем моряк по трапу, он сбежал по лестнице вниз, выскочил на улицу… и остановился, словно механический солдатик, у которого кончился завод. Покачиваясь и нервно подхихикивая, он прислонился к стене дома и сполз по ней в пыль. Обхватив колени трясущимися исцарапанными руками, он уронил на них голову, вздрогнул плечами и затих.

– Куда теперь? – словно не замечая состояния своего подопечного, полюбопытствовала кошха.

– Не знаю, - глухо выдохнул в коленки бард. – Домой обратно – смысла нет…

– Значит, надо пересидеть где-нибудь, пока история не забудется или барону не надоест тебя искать.

– Где?!

– Это был риторический вопрос? – уточнила Кробх Дерг.

– Скорее, дурацкий, - угрюмо выдавил поэт.

– Это хорошо. На дурацкие вопросы, в отличие от риторических, ответы есть.

– И какие же? – язвительно поинтересовался он.

– Подумай сам. Тебе нужно укрытие, где тебя хорошо знают и помнят, но не видели с давних пор. Вдалеке от тех мест, где ты обычно обретаешься. Где-то, где твоим знакомым не придет в голову тебя искать.

Менестрель перестал дрожать и поднял голову. Лицо его просветлело:

– Так бы сразу и говорила!

Вы извратили понятие брак,

Вы растоптали мои незабудки,

Так убирайтесь, уладский дурак,

Свадьбу собачью в собачьей вам будке!

Дам я вам в глаз, а свадебный торт

Брошу вам в рожу, проклятый Морхольт!

Пред алтарем я с вами предстану,

И удавлюсь под пенье Кирьяна!

Он ей ответил: мадам, Вы гвентянка,

Рожа у вас как консервная банка,

Так уплывайте же вы спозаранку,

Бледная вы и тупая поганка.

Сказал мне отец: никогда не женись!

Вижу теперь - он советовал мудро.

Лучше уж смерть, чем видеть всю жизнь

Рядом с собой такую лахудру!

Не успел Кириан допеть, как одобрительное уханье, гогот и свист огласили общий зал старой портовой таверны. Матросы – бывшие, настоящие и будущие, а также те, кто надеялся рядом с матросами поживиться или просто мимо проходил, да не прошел, застучали тяжелыми кружками по столам, расплескивая эль и заставляя подпрыгивать тарелки, кувшины и служанок.

– Молодец, паря!

– Ну и язык у тебя!

– Так их, так их всех!

– А что – так всё и было, говорят!

– Говорят, в Уладе кур доят!

– Сам-то ты шибко умный, что ли, да?

– Да ладно тебе, пошутить нельзя!

– Таких шутников с баграми в заливе по утрам ищут…

– Я так и думал, что тебе смешно будет!

– Бард, валяй еще!

– Точно, еще, еще про них чего-нибудь забацай!

Кириан, купаясь в обожании, как рыба в маринаде, привстал, раскланялся галантно, словно перед королевскими гостями, опустился обратно на колченогий табурет перед стойкой и занес руку над струнами лютни.

– Чего почтенная публика пожелает? – картинно тряхнув волосами, вопросил он.

– Встречу Морхольта и Эссельте! – опередил всех хозяин трактира – старый приятель.

– Как скажешь, старина Джодок!
– хохотнул бард, глянул на серую пушистую кошку, примостившуюся у входа на стропилах, подмигнул ей, и гибкие, но сильные пальцы лихо залетали по струнам:

Зеленою весной у самых Бриггста стен

Эссельте с кавалером встречается,

Он сделал ей поклон, она ему книксен –