Он долго смотрит на меня перед тем, как ответить. Не тянет резину, не драматизирует ситуацию, просто взял паузу, вот и все.

— Конечно, — говорит, наконец, Афганец. — Я в курсе дела, а как же…

— Как? Откуда? — слюна куда-то исчезла изо рта. Теперь там пески пустыни Калахари из прочитанного в юности одноименного романа Уильяма Малвихилла.

— Из второго хирургического отделения четвертой городской клинической больницы…

— Вас там оперировали?

— Я там умер. От цирроза печени.

В палате так тихо, будто мы с Афганцем в безвоздушном пространстве, воздух отсосали компрессором, вокруг вакуум.

— У-у-ум… — на этой гласной меня словно заело, как тертую жизнью грампластинку.

— Ага, — отвечает он, поняв, о чем я. Так спокойно, будто речь идет о какой-нибудь ерунде вроде места в очереди у билетной кассы. — А что тебя удивляет, отец? Все мы гости в этом говеном мире, который я покинул. Без особого сожаления, кстати. В нем слишком много мудаков, чтобы осталось место для комфорта.

Отвинтив колпачок, он в который раз прикладывается к горлышку, делает пару глотков. Возвращает крышку на место, на этот раз не предложив выпить мне. А жаль.

— Значит, я тоже… мертв?! — губы деревенеют, как при наркозе. Хотя, где-то глубоко внутри я уже готовился к этому известию. Уж слишком тут все не так.

— Никак нет, — заверяет Афганец. — У тебя еще не все потеряно. Но, полагаю, отец, на твоем месте не стоит почивать на лаврах. У тебя крупные проблемы, не берусь сказать какие, но то, что ты, как минимум одной ногой в могиле — факт.

Факт, — отдается эхом в голове.

— Но, думаю, у тебя есть кое-какие шансы выкарабкаться…

— Как?

— Этого я не знаю, братишка. Как поет Корнелюк, «знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Я думаю, что у тебя будет возможность свалить отсюда, нужно будет только ею воспользоваться как надо. Но, только не через черный ход…

— Через черный ход? А где он находится? — Недавно я пробовал выйти через парадный, ничем хорошим затея не закончилась. Что он имеет в виду? Какую дверь? Быть может, в подвале, исследовать который у меня не дошли руки, главным образом потому, что не возникло ни малейшего желания туда спускаться.

— Ты спрашиваешь, где он? — говорит Афганец мрачнея. — Этого я тебе сказать не могу. Как и что за ним. Не потому, что не хочу, или не знаю, просто… — Он еще больше хмурится, трет большим пальцем шершавый подбородок, изуродованный старым шрамом. — Просто у каждого он свой, этот черный ход гребаный. Так что держись от него подальше, вот и все.

Легко сказать, держись, если не в курсе, от чего именно. Надо бы все же уточнить, хотя бы пару вопросов, но ветеран только отмахивается.

— Ты сам должен будешь все понять… Как увидишь, не ошибешься…

— Увижу, что?

Мой вопрос повисает в воздухе. Решаю зайти с другой стороны:

— Так что это за место? Ведь это не госпиталь?

— Да уж, не госпиталь, точно, — легко соглашается Афганец. — Я так думаю, это что-то вроде перевалочного пункта. Может, даже Чистилище, если тебе так больше нравится…

Мне так совсем не нравится…

— А где он находится, этот… пункт?

Афганец пожимает плечами:

— Хрен его разберет, где. Может, на Луне. На обратной стороне, так? Или на морском дне. Вообще в другом измерении. Вроде есть, вроде нет. Прямо на Крещатике, в Пассаже, на углу возле кафе с мороженным. Праздно шляющиеся граждане, проходя мимо, ощущают, как температура падает на пару градусов, и говорят себе: это от холодильников. В любом случае, отец, откуда мне знать? Вопрос, между прочим, по твоей части. Кто из нас богомаз? Ты это в семинарии хотя бы в теории проходил, или как? Про загробный мир и все такое. Тебе и карты в руки. А я… вот ежели ты захочешь проконсультироваться, как человека из этого гребаного мира в загробный переместить без проволочек, тогда — всегда пожалуйста.

— А с чего вы взяли, что я еще жив? — От самого вопроса по спине пробегают мурашки. Пытаюсь взять себя в руки.

— Опыт, — отрезает афганец. — У меня в Афгане клиническая смерть была, чтоб ты знал

— Это когда вы ноги потеряли?

— Когда мне в харю осколок бензобака залетел, — чуть ли не с гордостью поправляет Афганец. — А ноги?.. Копыта мне, если хочешь знать, уже на гражданке отчекрыжили. Наши эскулапы, мать их за ногу. Чик-чирик — готово. Из-за курения, кстати, так что делай выводы, отец. Если вырвешься