– И кто ты? Индеец?

(рассмеялся)

– Нет. Чернокожий абориген.

– Да ты что?
– съязвила.
– Как же я сразу-то не догадалась?! А ведь как похож!

(и вновь смеется)

Тягучая, интригующая пауза. И, немного приблизившись, шепнул:

– Во мне кровь француза. Что не есть. Луи Батист Матуа. По кличке "товарищ Федор".

Не сдержалась - громко расхохоталась. Но тут же испуганно осеклась - прикрыла рот рукой и замерла. Живо осмотрелась по сторонам - никто не видел.

– А говорил-то, - ехидно закачала я головой.
– Смоленск, Смоленск.

– Зато я там учился.

Удивленно выгнула я бровь, метнув короткий взгляд. А потом застыла.

– Нет, ты, конечно, молодец. Не то что я.... толку что столько времени и чести?
– Тяжелый вздох.
– Все равно дальше медсестры боюсь идти.

Рассмеялся.

– Знаешь, я такой наглой лжи еще никогда не слышал.

– Чего?!
– заревела я и уставила на него, полный негодования, взгляд.

– "Боится она вершить чужие судьбы". И кто это говорит, та которая за последние двести лет так все переменила в нашем обществе, что едва ли можно узнать что-то из старого, сумасбродного уклада.

Замерла я, кое-что осознав.

– Двести лет?

– Ну, где-то так...
– поспешил оправдаться мой Хирург.

– Это сколько же тебе, подлый лягушатник?

– Это почему сразу подлый?

– Ты не ответил!

– Ты тоже!

– Я пошутила.

– А я нет, - резко дернулся и давай дразнить меня, пытаясь щекотать бока. Отдернулась, отбилась и тут же отодвинулась.

– Перестань!
– обреченно вскрикнула, чувствуя, что проиграю (в принципе, как всегда).

Замер.

Не отступаю от своего.

– Так сколько тебе? Два века?

– Чуть больше. Два с половиной где-то. Я как-то не считал.

– И что, не помнишь в каком году родился?

– Примерно. Тогда было не до этого.

– Ужас какой, - съехидничала я, хотя понимала, что тут особо нет над чем иронизировать. Такие уж то были времена, тяжелые и темные...
– Кстати, а разговариваешь, конечно, безупречно. Ни малейшего акцента.

– Да-к, сколько прожил в России. Моя вторая родина. А ты? Как тебе удалось, будучи... "принцессой макаронников"?
– "оплеуха в ответ"; поймала, поняла, проглотила. Улыбаюсь.

– Да как, я же та самая "барышня" в нашем Ордене, которая так безумно помешена на искусстве и образовании. Вот и не обхожу стороной ни науки, ни языки. А года упорных тренировок берут свое. Chacun а son pйchй mignon[10][10], - едва слышно добавила, чтобы никто, кроме Федора, не услышал. Кроме... Луи.

Улыбнулся, тягучие секунды, и все-таки не совладав с собой, рассмеялся.

– Что?
– пристыжено уставилась на него, чувствую что краснею.

– Ничего. Просто, неожиданно. Слушай, - вдруг резко вскочил на ноги.
– Можно тебя пригласить на танец? Прошу?

Скривилась, сконфужено отведя взгляд.

– Да полно смущаться. Сегодня такой день! ТАКОЙ ДЕНЬ! Грех не повеселиться, тем более, что никто не знает, что нас ждет завтра. Ну же, давай!

Несмело коснулся моей руки своею. Потянул на себя - поддалась.

Робко прижал к себе, забыв о расстоянии приличия.

Уткнулась ему в шею. Глубокий вдох - и выровнялась.

Нежные, плавные движения в такт музыки. Веки прикрыла. Мысли неспешно кружились, словно снежинки, оседая на дне рассудка. Его аромат. Тихое, родное дыхание. Я тонула в этих умопомрачительных чувствах, отчего хотелось навсегда растаять здесь и сейчас, и больше никогда не расставаться.

– Луи, - едва слышно, неосознанно прошептала. Невольно дрогнул. Остановился.

Его щека коснулась моего лица, легкой щетиной слегка царапнув. Тепло вмиг разлилось по всему телу, скатываясь волной жара вниз. Облизал губы. Взгляды заметались то на мои уста, то в глаза. В шаге от поступка, от которого трепет дрожью пробивает все тело.

Но едва он дрогнул, наклонился в попытке приблизиться своими губами к моим - как тут же проиграла я сама с собой бой - и резко, стыдливо прижалась щекой к его плечу, прячась от греха и соблазна. Пристыжено зажмурила веки, отчего слезы не удержались на ресницах - и тихой рекой покатились вниз.

– Прости, - едва слышно шепнул. Но из объятий не выпустил. Не прогнал...
– Прости меня, я не должен был.

– Это ты прости, Федя... я тебя люблю. Очень люблю, - искренность сама взорвалась во мне, словно давно созревший плод.
– Только, боюсь, эта не та любовь, на которую ты рассчитываешь. На которую заслуживаешь. Я слишком давно одна, и я разучилась быть "чьей-то".

Руки его сплыли вниз, немного отстранил, давая себе возможность взглянуть мне в глаза. Нежная, понимающая улыбка.