А по затомисам-рати, рати,

И не вместит человеческий стих

То, что готовится в небе

ради

Всех просветленных

и всех живых.

10

В этот вечер, что тянется, черный,

Как орнаменты траурной урны,

Демиургу о ночи злотворной

Говорила угрюмая Карна:

Дева горя, что крылья простерла

С Колымы до дунайского гирла,

От Фу-Чжанга – китайского перла –

До снегов Беломорского Горла.

– Видишь – мир, точно рампа театра:

Он притих – ни дыханья, ни ветра;

Рим, Москва, Рейкиявик и Маттра –

Все трепещут грядущего утра!

Беспредельны его гекатомбы,

Фиолетовы голые румбы,

От полярных торосов до римбы

Опаленные заревом бомбы.

– Я не знаю, какое деянье

Роком Мне суждено

Воздаяньем за час нисхожденья

К древней Дингре на дно,

И за то, что наш сын, уицраор,

Искривил путь миров:

На любую расплату и траур

Я готов.

– Горе!.. Хищным, как адские рыфры,

Будет день, именуемый “завтра”;

Его жертв необъятная цифра

Всех поглотит – от финна до кафра!

Только смутно, сквозь хлопья отребий

Жизни нынешней, тесной и рабьей,

Сквозь обломки великих надгробий,

Различаю далекий Твой жребий.

Слышу: вот, исполняются меры,

Вижу: рушатся в пепел химеры,

И расходится маревом хмара

Вкруг Твоей голубой Розы Мира.

Как хорал – лепестки ее сферы –

Мифы, правды, содружества, веры,

Сердце ж Розы – пресветлое чудо:

Ваше с Навною дивное чадо.

– Ныне верю, что толщу тумана

Взор твой смог превозмочь:

Это близится Звента-Свентана,

Наш завет, наша Дочь!

Воплощаем Ее над народом

В запредельном Кремле:

Небывалое в нем торжество дам

Изнемогшей земле!

– Да: пред Ней преклонились синклиты,

Все затомисы гулом залиты –

Ликованьем эфирных соборов,

Светозвоном всех клиров и хоров!..

Береги же свое первородство –

Лишь Тобою прочтенное средство –

Мир восхитить из злого сиротства

В первопраздник

Всемирного

Братства!

И, сказав, подняла свои крылья,

Отлетела премудрая Карна,

Духовидческим вещим усильем

Вся пронизана, вся лучезарна.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Трехмерный ум по трем координатам,

Как юркий гном, взбирается, скользя:

Лишь широта, лишь глубь и вышина там,

И между прутьев выглянуть нельзя.

Он мысль влачит змеящимся канатом

Вверх за собой – и в том его стезя:

Стезя тугой, испытанной науки,

Шаг тормозящей у любой излуки.

И мы читаем том за томом: столп,

Монбланы книг о том, что было ране!

Про нужды царств, борьбу голодных толп,

О скуке рынков и безбожьи браней;

Счет родословных; благонравный толк

То об одном, то о другом тиране, –

И все душней, отчаяннее всем

От голых фактов и от тощих схем.

Приходит миг – и светоносец-даймон

Вдруг полоснет по серой мгле времен

Своим лучом, – и пусть лишь по окраинам

Луч пробежит, но, грозно озарен,

Предстанет нам с лицом необычайным

Гигант один, гигант другой, – и трон

Таких колоссов и левиафанов,

Что вздрогнет ум, в сплошные “иксы” канув.

Громоздкий факт, что грезился уму

Фундаментом, плитой краеугольной,

Пустым чехлом окажется… К нему

Остынет мысль и в дерзости невольной

Оборотится в воющую тьму,

В кипящий космос многоцветных молний,

К слоям других материй – в рай и в ад

Двух, сорока, двухсот координат.

Метаистория! Вот – слово им,

Слоям, мирам, пучинам инозначным!

В одних найдешь – тех, кто Христом водим,