Снова лил дождь, и его мучила боль, та самая, но он пытался не обращать на неё внимания и даже смог ненадолго заснуть. Это было странно: раньше его боль не давала ему ни на минуту отвлечься, пока он не давал ей выход, толкалась в его голове, переполняла его, выгоняла на улицу и бросала наперерез очередному уроду, разошедшемуся спьяну или после «колёс». Все они одинаковы, уверены, что они круче всех, что им всё дозволено и они порвут любого, кто против них сунется. Ха! Они заблуждались. Против него они ни гроша не стоят.

Рейнмен прислушался к своим ощущениям. Боль толкалась в его висках, но сегодня она была слабее, чем всегда. Неужели он выздоравливает? А почему нет? С чего он взял, что он безнадёжен? Может, его болезнь приняла обратное развитие, и скоро он уже сможет спать спокойно, не подскакивая от боли, рождённой ненавистью.

Из сквера он услышал гнусавые голоса и брезгливо передёрнулся: словно отхожей ямой потянуло. Трое субъектов, нетвёрдо сидящие на лавочке, громогласно клялись друг другу в вечной дружбе, провозглашали, что девчонки, особенно — малолетки для них святое дело, что девчонок они будут уважать и никогда не обидят и хвастались своими отсидками. «Ага, небось под шконками валялись, уроды!» и досадовали, что боди-арт на Приморском бульваре не приносит желаемого дохода. «Но на выпивку вам хватило! Лучше бы вы заткнулись. И для меня лучше, и для вас!». Разумеется, и рассуждения о дружбе, и уверения в любви к нимфеткам, и ностальгические воспоминания о родимой параше, и досада на то, что никто не стремится сделать себе временную татуировку, пересыпались самой гнусной бранью, склизкой, вонючей, как гниющий мусор в переполненном баке. Собеседники пересыпали ею свою речь через каждое слово. Рейнмен подошёл к ним со спины; хорошо взрыхленная клумба глушила его шаги.

Короткий выпад, и один из мастеров боди-арта поперхнулся и завалился мордой в лужу, опрокинув стоящую там недопитую бутылку.

– Серый, …, какого …?! — истошно завопил его приятель, пытаясь поймать драгоценную бутылку. «Тебе сейчас раз и навсегда водка не понадобится! Будешь сковородки в аду лизать!».

Выронив бутылку и хрипя, любитель водки и малолеток повалился прямо на Серого, а третий мастер татуировок вскочил, отбивая горлышко у своей бутылки и, шатаясь, двинулся на Рейнмена с воплем:

– Да я тебя сейчас, …, …, …!!! — и так и застыл с вытянутой рукой, а физиономия дурацкой мультяшки Глюкозы в костюме героя «Матрицы» на его футболке стала промокать и чернеть. Когда круглое губастое лицо любимицы «продвинутых поленом из-за угла подростков» почти слилось с чёрной футболкой, парень выронил «розочку» и тоже сполз на асфальт.

Рейнмен ополоснул нож под струями дождя и через несколько секунд уже скрылся между елей, в которых затерялся облупившийся, засиженный птицами памятник Ленину, и снял маску. Кто знает, сколько у него времени. Может, вообще нет.

Дождь постепенно утихал. Из-за туч выглянула луна, и Рейнмен прибавил шаг, по привычке стараясь ступать бесшумно, хотя ему уже не нужно было таиться. Сейчас он выглядел обычным прохожим, спешащим в аптеку или круглосуточный гастроном. Одет в чёрное? Правильно, по лужам ведь в белых брюках не побегаешь. Ростом два метра? А что, это такая уж редкость? Мало ли, зачем он на улице…

Глава 38

НА РАССВЕТЕ

Боль пронизала ногу Синдии, прервав её сон. Судороги у неё случались, что называется, редко, но метко, вот и сейчас они прихватили её именно в тот час, когда снова заснуть почти невозможно.

Синдия села и взглянула на часы. Около четырёх часов ночи. Когда же она закончится, эта ночь?!

Она стала разминать, морщась от боли, окаменевшую от судороги икру, потом оглянулась: не разбудила ли она Павла. И увидела, что его рядом нет.

Решив, что он вышел покурить, или ещё за чем-то, Синдия тем не менее поднялась и вышла из спальни на лоджию. Но там Павла не оказалось. Не было его ни в ванне, ни в туалете, ни на кухне. Она была одна в квартире. Павел ушёл. Но куда он мог пойти ночью? В круглосуточную аптеку за лекарством? Но он же говорил, что от его головной боли лекарства не помогают, — думала Синдия, проходя мимо окна кухни, и вдруг увидела, как гибкая чёрная фигура со знакомой пластикой скользнула к чёрному ходу. И она узнала человека.

Павел. Это был Павел.

Он пробирался к собственному дому крадучись, как зверь перед прыжком. Если бы он шёл из аптеки, он бы не таился. Да и не пошёл бы он пешком в такую ночь, взял бы машину.

Синдию пронизало холодом от ужасной догадки. Павел не прятал Рейнмена. Павел — Рейнмен.

«Нет, нет!»

«Поздравляю, ты раскрыла преступление. Вот о чём говорили тебе Джеймс Корвин и Валерий в твоих снах. Ты была ближе всех к Рейнмену. Ближе всех!»

Синдия отчаянно замотала головой, стряхивая наваждение, и тут её охватил бесконтрольный страх. Вскрикнув, она заметалась по кухне, запнулась за ножку табуретки, пол метнулся ей навстречу, она выбросила вперёд руки, отбив ладони, разбила колено… и острая боль отрезвила её.

Чёрт возьми, она в квартире убийцы, а он уже поднимается по лестнице, и, когда войдёт, догадается, что она всё поняла. Хорошо ей было успокаивать Лизу при свете дня на Приморском бульваре, что Рейнмен не убивает случайных людей. А когда она оказалась наедине с ним, куда делась её рассудительность и аналитические таланты.