В это самое мгновенье Денисова мать, Нина Петровна Шестакова, оглядывала город с заднего сиденья везущего ее на встречу автомобиля. Ее стройная правая нога была закинута на такую же стройную левую, благо, места для этого в машине хватало. На душе у нее было ровно и покойно, ведь никто не знал, о чем она думает; а думала она вот о чем: «Я должна изменить нашу жизнь!». Мысль эта не была случайной, не возникла сама по себе, она услышала ее в кинофильме и теперь никак не могла выкинуть из головы. В устах киношной героини мысль, правда, звучала немного иначе: сама того не замечая, Нина Петровна заменила непонятное ей слово «свою» на естественное «нашу». Все ее амплуа — добрая жена, эффектная спутница или заботливая мать — предназначались для других, принадлежать самой себе ей было неинтересно и даже страшно. Нина Петровна была человеком долга, причем долга того сорта, который никогда невозможно отдать сполна. Такой подход к жизни не оставлял места эмоциям, но то была сознательная жертва: чувства сделали бы семью уязвимой, тогда как обязательства ее цементировали. Брак был главным (и единственным) проектом ее жизни. Нельзя сказать, что у Нины Петровны не было сердца — конечно, сперва была и страсть, но поводом к замужеству стала не она, а развившаяся после влюбленность, в отличие от страсти обычно куда более требовательная к своим причинам. Нина Петровна знала, что любовь расчетлива, но принимала это как ее, любви, единственный способ самозащиты. Людей же понимающих расчет лишь как корысть она считала глупцами.

Восемнадцать лет Нина Петровна умело строила счастье близких, и тем непонятнее были раскручивающие в последнее время ее семью центробежные силы: мужа засосала политика, сына мечты, и все они всё дальше удалялись друг от друга. Глядя на еле ползущие по Москве автомобили, она с удовлетворением думала о том, что пришло время действовать.

— Лука Романович! — приветствовала она поднявшегося навстречу Капралова. — Вы уже выбрали? Непременно попробуйте омара! Вы любите омаров?

— К омарам я достаточно равнодушен, — деревянным голосом ответствовал тот.

Она села напротив и некоторое время рассматривала его с застывшей улыбкой. В конце концов Капралов отвел глаза.

— Вот как? Не любите омаров? — Нина Петровна положила меню на тарелку. — Однажды, во время свадебного путешествия, мы зашли в ресторан. Принесли нам какие-то ужасные щипцы, и мы совершенно не знали, что с ними делать. Тогда Леонид попросил завернуть омара с собой, мы сели в машину, остановились в поле, разломали его руками и съели. Вкус на меня не произвел особого впечатления, но дело было не в омаре, понимаете?

Капралов кивнул.

— Я помню это так ясно, будто оно происходило сегодня утром. Даже запахи… Странно, правда?

Нина Петровна склонилась над меню и бесстрастно добавила:

— Все мечтают о счастье, но счастливые люди не умеют ценить такие моменты.

Капралов тоже опустил взгляд в меню.

­— Лука Романович, — сказала Нина Петровна, когда они сделали заказ, — я знаю, что вы были у моего сына, что у вас дела с моим мужем, и только мы с вами пока не подружились. Это неправильно, не находите?

Капралов мгновенье размышлял, что сказать, но быстро сообразил, что отвечать на риторический вопрос — значит оправдываться, и промолчал.

— Знаете, а ведь Елена Константиновна считает, что эта ваша эпопея с матрешками отрывает Леонида Сергеевича от государственных дел.

— Неужели? — опешил от неожиданности Капралов. — Мне она ничего такого не говорила.

— Возможно, это потому, что у вас не так много государственных дел?

— Возможно, о его делах следовало бы говорить с ним самим? — быстро ответил Капралов; в такие моменты его лицо становилось непроницаемым.

— Лука Романович, это моя семья.

В ровном голосе Нины Петровны послышалась новая нота, будто легкое дрожание бубна в глубине сцены. Она смотрела на собеседника не мигая, и казалось, что глаза ее вобрали всю предназначенную для лица мимику.

— Леонид думает, что если идеи сына подтвердятся, это автоматически сделает его здоровым. Понимаете? Но вы-то зачем все это поощряете, вы же специалист… Вот Елена Константиновна…

— Елена Константиновна лечит вашего сына, а не Леонида Сергеевича, — перебил Капралов. — Не думаю, что у вас есть причины относиться к психиатру как к семейному врачу.

— К семейному? Нет, конечно! Но не мне вам говорить, как важна моральная поддержка. Елена Константиновна видит свой долг не только в том, чтобы выписывать таблетки. И я в состоянии это оценить.

Он отложил приборы и пристально посмотрел ей в глаза.

— Нина Петровна, знаете, сколько мы с ней знакомы? Двадцать лет. Она хороший врач, но если вы называете моральной поддержкой умение говорить приятные вещи, то такому лечению я как специалист говорю нет.

Нина Петровна откинула голову и мелодично рассмеялась.

— А вы с ней похожи, — сказала она примирительно. — Ее убежденность меня и подкупила. Вы ошибаетесь, если думаете, что она говорит только то, что я хочу услышать. Отнюдь нет! Знаете, что…

Она подождала, пока официант подлил в бокалы вина и отошел.

— Я вам расскажу кое-что. Уверена, что это останется между нами… — Она вскинула брови, и Капралов нехотя кивнул. — Денис наш единственный ребенок. Беременность была сложной, после нее мне не рекомендовали иметь детей. И, честно говоря, я не очень-то и хотела. Но дело не в этом. Елена Константиновна считает, что мы должны снова попробовать. Сначала я была категорически против. Не из-за себя — Денис мог решить, что мы махнули на него рукой. Но она сумела меня убедить. Теперь я вижу, что и он не будет один, и всей семье это придаст… как бы сказать… в общем, новая жизнь она и есть новая жизнь!