Цель все ближе и ближе. Нет ни огня зениток, ни световых щупалец прожекторов. Вроде бы обстановка спокойная. Остается десять минут полета, и я перехожу на плавный спуск. Теряем высоту постепенно до минимально допустимой, как мы это установили на предварительной подготовке к полету. Снижаться над горным массивом в темноте без приводных радиосредств трудно, тем более что неспокойный горный воздух немилосердно треплет машину. Воздушный поток, дующий в направлении, перпендикулярном какому-либо хребту, часто образует так называемую «стоячую волну» - вертикальное нисходящее течение большой силы, способное бросить самолет вниз сразу метров на триста-четыреста, а иногда и больше. [53]

Поэтому мы действуем осторожно, держим снижение на вариометре два метра в секунду. Но самолет плохо слушается рулей - стрелка на указателе прибора дает снижение то ноль, то три и более метров в секунду.

–  Командир, по расчету мы над целью!
– докладывает штурман.

–  Хорошо, - отвечаю я, стараясь казаться спокойней.
– Сейчас ее уточним.

По контурному очертанию гор определяю место нашей цели. За горным перевалом темнеет провал. Она!

–  Наша цель!

Самолет креню влево, делаю разворот, продолжая снижение. Земные ориентиры просматриваются лучше. Изредка поблескивают огоньки. Завершая второй разворот, мы выходим в створ посадочного курса двести двадцать градусов. Впереди вижу самолет над целью. Сомнения нет, корабль Трофимова заходит на посадку. Во избежание столкновения включаю опознавательные аэронавигационные плоскостные огни. Но стартовые сигналы еще не видны. Продолжаю снижаться, останавливаюсь на высоте тысяча метров, Подаю на землю световой сигнал, означающий, что я свой, кодовыми подфюзеляжными огнями. Видимо, нас заметили, нас ждут, и цель обозначилась цепочкой тусклых огней в котловане. Затем ярко засветилось посадочное «Т». Мы были уверены, что вышли на цель, однако лучше еще раз свериться по карте. Бывали же случаи, когда каратели перехватывали сигналы и устраивали ловушки. Нет, точно - это цель № 6. Штурман не ошибся: где-то тут находится партизанская площадка, на которую нам необходимо спуститься.

Для пилота нет ничего отраднее, когда полет протекает нормально, видимая местность совпадает с картой, ровно работают моторы, стрелки приборов выдают информацию об истинном положении вещей. В данном случае нас волновало не это. Предстояло самое трудное: миновать горные кручи, не задев их, погасить скорость, спуститься на дно котлована и приземлиться у первого костра, дабы не врезаться в «верблюжий горб», который, словно страж, стоял в двухстах метрах от конца полосы посадки. На предварительной подготовке все это получается просто: подошел, нашел [54] цель, снижайся два метра в секунду, глуши моторы и садись. А вот на практике…

Не отрываю взгляда от земли - сплошные горы! Цель заслонил горный барьер. Она была видна только при первом развороте. Перед четвертым разворотом, при выходе из которого надо устанавливать самолет в направлении посадочного курса, вдруг обнаруживаю: круто спускается вниз, будто на парашюте, идущий впереди меня самолет. Вскоре он пропадает из виду: пошел на посадку и скрылся за холмами. Не теряя времени, прекращаю снижение, даю команду увеличить обороты двигателей, набираю необходимый запас высоты и ухожу еще на один круг, чтобы не помешать своему товарищу и не подвергаться риску самому.

Повторный заход на посадку дает мне определенный выигрыш во времени - можно хотя бы бегло осмыслить трудности спуска.

Вывожу самолет на четвертую прямую, или, по авиационной терминологии, на последнюю посадочную курса. Стартовых огней не видно, расчет строго по приборам, высоту поддерживаю тысячу метров. Снижаться становится все опаснее. Когда мы были над горами, их гребни, несмотря на мрак, все же выделялись на фоне неба. Теперь же мы очутились в настоящей бездне. А посадочных сигналов все нет и нет - на подходах высокие холмы заслоняют их. Пришлось временно прекратить спуск. Но вот под нами вроде ветки зашуршали, стало быть, перевалили первый опасный рубеж. Теперь не медлить! Полностью убираю рычаги на себя и перевожу работу моторов на малый газ, лишь бы не заглохли двигатели. Гашу скорость, довожу ее до предельно малой - 150 километров в час и круто спускаю машину вниз, этому спуску способствуют выпущенные закрылки и шасси.

Вдруг перед носом - огромная холмистая гряда. Уже не командую, а рывком руки показываю - «полный вперед!». Самолет лезет вверх, сотрясая ревом горный воздух. С облегчением взглянули друг на друга, когда на крутой траектории и этот барьер остался позади, а прямо под нами заискрились огни светового «Т».

По инерции убираю газ, однако, оказывается, опасность не миновала: опять возвышенность! Снова максимальный [55] режим работы, самолет зигзагами меняет траекторию спуска, снова вверх, затем вниз. Выскочили правее линии посадочных огней, но еще не все потеряно, есть возможность броском штурвала влево исправить направление. Самолет хотя идет на малой скорости, но слушается рулей. Вижу впереди ровную площадку, нарядно окаймленную цепочкой огней. Кажется, препятствий нет. Сердце бьется спокойней. А нервы напряжены: уже перед взором мелькает «верблюжий горб». Скорость скрадывает расстояние, поэтому при высокой степени напряжения пилоту кажется, что полоса уже кончается, самолет выходит за пределы летного поля, а там, как правило, сталкивается с препятствием, терпит аварию. В нашем случае опасность усугублялась тем, что крохотных размеров площадку окружали холмы.

Приземление здесь было возможно только с первой попытки, уход с малой высоты для повторного захода на посадку исключался, так как в конце полосу подпирали два огромных холма. Основания их сомкнуты, а вершины образуют развал, похожий на верблюжий горб.

На самолет плывут стартовые сигналы, а я еще не чувствую земли. Подаю команду - открыть створки юбок цилиндров. Дело в том, что, когда они открыты по окружности мотогондолы, она как бы увеличивается в размерах и растет профильное сопротивление, скорость гасится быстрей. Этого в инструкции не написано, но сама жизнь, летная практика выработали такие приемы при посадке на малые площадки.

Торможение нашего самолета было хорошим, несмотря на высокогорье. Тремя точками он плавно коснулся земли Боснии и побежал вдоль стартовых сигналов. Сработали тормоза, и мы остановились за много метров до раздвоенных пятисотметровых холмов.

На лицах членов экипажа появились улыбки, уже слышен оживленный разговор в кабине.

–  А вон стоит самолет Трофимова, - подсказывает мне Ваня Угрюмов. Он сидит справа от меня, и ему виднее правая полусфера.

Я рулю туда. Партизанский сигнальщик лучом фонаря тоже указывает направление. Заруливаю на стоянку, точно в обычном аэропорту. Теперь два двухмоторных самолета с красными звездами и опознавательными [56] знаками СССР стоят рядом. Они первыми привезли на эту площадку боевую помощь бойцам НОАЮ и югославским партизанам. Моторы выключены, лопасти винтов не вращаются.