Шрифт:
Лепешка перед ним лежала не клевана, вода в пиалке не отпита. До еды ли, когда завтра, может, самого бросят на съедение кошкам!
Вдруг за дверью послышался шорох, чье-то бормотание, и дверь медленно, без скрипа отворилась.
— Выходи, — раздался противный голос Пузур-Самукана.
— Куда? Зачем?
— Как — куда? Голову пойдем тебе рубить.
Чирка забился в угол и задрожал от страха.
— Но ведь царь сказал: «Утром разберёмся». Нельзя же так, без суда и следствия.
— Никогда не надо откладывать на завтра то, что можно отрубить сегодня, — отчеканил Пузур-Самукан.
— Но мне бы хоть с Петькой попрощаться! — взмолился Серый хвост. — Друг у меня, вместе оводов на пруду ловили...
— «Но мы вернемся с первым червяком и по полям поскачем босиком!» — заорал вдруг Пузур-Самукан голосом Петьки — вернее, это и был Петька, который до этого валял дурака, подражая голосу Пузур-Самукана.
Друзья бросились в объятия друг друга.
— Как же ты дверь открыл?
— Очень просто! Когда я увидел, что тебя в зиндан поволокли, я вперед полетел, спрятался под ослиной шкурой и пароль подслушал. Оказывается, достаточно сказать: «Барамат-дарамат, открой дверь, мархамат!». И дверь — нараспашку... Ну, вперед, дорогой успеем наговориться.
— Какой дорогой? — не понял Чирка.
— Весна красна моллюсками — осень каракатицами, — ответил Петька. — Погостили и хватит. Найдем другое царство-государство. Бежим!
Чирка нахохлился.
— Никуда я не уйду отсюда.
Петька клюв у него потрогал — температура вроде нормальная.
— Ничего не понимаю! Тебе что, жить надоело! Да что у вас там произошло?
Рассказал ему Серый хвост все, как было: про Зу-зу и про платочек, про тартанашку — злого старикашку, и как принцесса Бойчечак выручила его в решительную минуту.
— Как же я после этого убегу? Да еще ночью, тайком, как вор! Что обо мне подумают? Значит, я и правда виноват, раз сбежал.
Острый клюв так и взвился.
— А что я твоим отцу-матери скажу, если тебе голову оттяпают?
— Скажешь: за правду пострадал.
— Я тебе пострадаю! Ты посмотри на него: еще не созрел, а уже киш-миш! Не пойдёшь добром — насильно уведу, в клюве, как дождевого червяка унесу. А ну, выметывайся из зиндана, освободи казенное помещение!
И на Чирку — грудью. Чирка увернулся — Петька носом в решетку.
— Ах ты, сероштанный! Ну, нет, не на того напал, со мной шутки плохи!
Видит Чирка, не совладать ему с Петькой, в самом деле, схватит в клюв и унесет.
— Ладно, — говорит, — твоя взяла. Только отломи лепешки на дорогу, а то кошки в животе скребут.
— То-то, смотри у меня!
Петька к лепешке, а Серый хвост — шмыг за порог:
— Барамат-дарамат, закрой дверь, мархамат!
Дверь закрылась — Петька в зиндане остался. Но не испугался, а только рассмеялся:
— Эх ты, голова два уха! Да ведь я пароль лучше тебя знаю! Ну-ка, Барамат-дарамат, открой дверь...— и умолк, забыл, как дальше. Начал сначала: — Барамат-дарамат, открой дверь, саламат... Открой дверь, валамат... Открой дверь, дармоед! Открой, а то хуже будет!
Барамат-дарамат даже пальцем не пошевелил.
Петька в дверь клювом забарабанил:
— Эй, сероштанный! Я пароль подзабыл — перенервничал тут с тобой, а этот бездельник Барамат-дарамат не выпускает меня. Как там дальше?... Что молчишь? Ты что, ушел?
— Ушел, — чирикнул Серый хвост и поскорее упрыгал, чтобы не слышать, как Петька скандалит с Барамат-дараматом.
ГЛАВА 17
Заговор
На дворцовой площади стоял минарет, а к нему была приставлена лестница, по которой глашатай взбирался наверх объявлять царские указы. На этой лестнице Чирка и решил подремать до утра, чтобы с рассветом явиться во дворец для следствия и суда. Запрыгнул на нижнюю ступеньку и только стал моститься, как вдруг послышались чьи-то шаги. Он юркнул под лестницу и притаился там.
Из-за минарета появились две темные фигуры. Одна худая, в платье до пят, другая — словно расплывшаяся квашня, с огромным, туго набитым чемоданом на плечах. Видать, чемодан был не из лёгких — «квашня» пыхтела и кряхтела под ним.
— Сил моих больше нет... Отдохнуть бы!
— Тише ты, — шепнула худая. — Пришли уже... Давай помогу. Да не греми ты своим чемоданищем, стражу разбудишь!
— Как же мне не греметь, — отвечала «квашня». — Чемоданчик у меня, сама знаешь, не ватой набит... Ох, похудеть бы! Все лето облачком по небу порхала, а теперь еле по земле ползаю.