вернулись в свое село.

Во время движения по дороге мы тащили тачку. У некоторых в тачку были

запряжены коровы. Немцы со своих грузовиков и открытых грузовых автомашин,

с которых «на всю вселенную» играла музыка, фотографировали нас. После

фотографирования они, глядя на нас, взрывались хохотом. Вместе с немцами в

машинах были огромные овчарки.

Вернулись в наше село. Вокруг были видны следы тяжелого боя. На ветках

деревьев висели человеческие внутренности. Был июль. Жара страшная. Вонь

ужасная. Смотришь, лежит у дороги убитый в шинели, а под ней — одни кости,

мясо черви съели; за две недели одни кости оставались от человека или

лошади...

Нас забрала к себе жить тетка, сестра нашей матери. У ее мужа остался

сруб, и он с моей помощью его отремонтировал. Вместо крыши, без стропил,

положили солому. Так и жили. В зиму с 1942 на 1943 год немцев разгромили под

Сталинградом, и они стали отступать, особенно румыны и мадьяры. Не стали

воевать за немцев эти ихние союзнички. В эту зиму в нашей деревне оказался

Василий, по прозвищу Галей. Он еще до войны был командиром Красной Армии.

Откуда он взялся в нашей местности в то время, мы не знали, может, из плена

сбежал. Василий нас, ребят, собрал и спросил: «Оружие есть?» У каждого из нас

были автоматы, гранаты и винтовки. И Василий предложил нам, пацанам, под его

предводительством нападать на небольшие группы отступавших немцев и

мадьяр.

Как-то в нашей деревне, в одном из домов, остановился немецкий взвод,

человек тридцать. На санках, которые они тащили вручную, лежали продукты. Мы

послали к немцам одну женщину посмотреть, как они расположились. Ночью мы

их не тронули, а утром, когда они тронулись в дорогу, мы их обстреляли. Двое

немцев упало, а остальные бросили саночки и убежали. Трупы этих двух убитых

немцев мы отволокли в ров. Это был первый случай. В другой раз мимо нашего

села ехала огромная немецкая машина, у которой спереди были резиновые

колеса, а сзади — гусеницы, мы ее звали «Фома». Эта машина остановилась в

деревне, а потом, когда она тронулась, мы ее обстреляли из конюшни и из дома.

Немцы бросились из машины, оставив в ней двух раненых офицеров. Галей

сказал, что это фашисты, и добил их. В машине было обмундирование. Я взял

себе танкистские черные штаны и офицерские сапоги и переоделся.

...Зима 1942-1943 годов была очень суровая, морозная. Немцы и их союзники

отступали. Как-то раз шли они ночью, а утром мы увидели, что много винтовок в

снег воткнуто и стоят они, как стебли от подсолнухов. Однажды к нам в хату

занесли одного немца с обмороженными ногами. Он просил молока. Тетка дала

ему горячего молока. Немец был в звании майора. Пролежал он у нас два или

13

три дня. Ноги у него были обморожены, они распухли так, что даже нельзя было с

них снять сапоги. На руке у немца были маленькие золотые часы. Ему мой

дядька предложил отдать их, потому что тот все равно умрет, но этот офицер

вытащил из-под подушки маленький пистолет и пригрозил им дядьке. Дядька в

Первую мировую войну был в немецком плену и немного знал немецкий язык.

Дядька сказал, что этот офицер не немец. Как потом оказалось, это был

итальянец. Через три дня немцы стали отступать из села. Однажды утром я

различил на фоне снега белых лошадей, на которых сидели люди в белых

маскировочных халатах. Сначала я спрятался в стог соломы, но потом увидел на

выглядывавших из-под капюшонов маскхалатов шапках-ушанках красные

звездочки. Это были наши. Я вылез из стога. Один из конников спросил, увидев

меня: «Парень, где немцы?» Я ответил, что один в нашей хате и что у него под

подушкой пистолет. Наши ворвались в дом, отняли у офицера пистолет, раздели

его, разрезали сапоги, вывели на улицу к оврагу и три раза выстрелили в него.

Этот офицер упал, а наши ускакали дальше. Это было днем. На следующее утро

мы решили пойти поглядеть на убитого. Ночью был двадцатиградусный мороз.

Подойдя к оврагу, мы увидели, что того итальянского офицера не убили. Он

сидел на снегу и рукой тер подбородок. Инвалид из нашей ребячьей группы

добил этого офицера из винтовки, чтобы не мучился.