товаров. О многих льготах люди зачастую не знали, и этим могли

воспользоваться чиновники, отвечающие за снабжение переселенцев. А иногда

переселенцам просто нечего было дать.

Возможно, кое-что забылось за сроком давности, да и не все

воспользовались в полной мере льготами, перечисленными в постановлении №

1522. И все же для многих переезд и правительственные льготы казались

спасением от голодной смерти.

«Колхоз дер. Просовицы Меленковского района [Владимирской области] на

день переселения гр. Егоровой А.Д. в Калининградскую область имел на

колхозной ферме всего лишь двух поросят и одиннадцать голов овец, а

птицефермы совершенно не было и нет. Несмотря на то, что райисполком

настаивал на том, чтобы выдали одного поросенка и двух голов овец, — колхоз в

выдаче упомянутых отказал, мотивируя отсталостью колхоза и наличием

незначительного количества на ферме овец и поросят в этом большом, но

отсталом колхозе.

Что касается отказа гр. Егоровой в оплате за выработанные ею трудодни, то

причиной этому послужило отсутствие продуктов, которыми следовало уплатить

гр. Егоровой за работу. По этим причинам, заявил тов. Прогрессор, ряд последних

22

лет не получали продуктов за выработанные трудодни и все остальные

колхозники упомянутого колхоза».

Из докладной записки инспектора И. Д. Лисина начальнику

Переселенческого управления при Совете Министров РСФСР, 2 апреля 1947

года.

ЦГА РСФСР. Ф. 327. Оп. 2. Д. 623. Л. 109.

Рассказывает Раиса Кузьминична Е ж к о в а из Коврова:— Поголодали в

войну. Дочь я схоронила. Хотели хоть оставшихся детей спасти. Муж у меня

неплохо зарабатывал, по две тысячи до войны приносил. Добро наживали —

диван купили, шифоньер. А в войну пришлось вещи продавать, на продукты

меняли. Я даже занавесочки с окон сняла и на базар понесла. На карточки сыт не

будешь. Родне никому не говорили, что уезжать собрались. Только когда

переселенческий билет получили, сказали им. Они нас провожать приходили.

Ругали нас за то, что на не-

мецкую землю едем. Как, говорят, будете с немцами жить? А что, немцы не

люди, что ли? Такие же, как и мы. Вот. Оформили документы в горисполкоме и

поехали.

Об этом же говорила и Татьяна Семеновна Иванова из Витебской области:

— В сорок четвертом году фашистов прогнали, я стала работать в колхозе.

Голодно было. Ни комбайнов, ни вообще никакой техники. Поля заставлены

разбитыми танками, машинами. Так что мы на себе пахали, боронили, сеяли.

Была у нас одна оставшаяся лошадь, так мы ее потом от голода зарезали,

разделили и съели.

Желание уехать от старой жизни порою имело под собой и другие основания.

Зимой 1937—1938 годов у Александра Августовича Мелига л в а был арестован

отец: «Мы приехали еще и потому, что на мать смотрели как на врага народа,

вернее — как на жену врага народа. Мы думали, что на новом месте все будет по-

другому».

Не слишком доверяясь официальной агитации, люди стремились получить

побольше достоверных сведений от тех, кто уже побывал в Кенигсберге или

поблизости, в Прибалтике.

Из воспоминаний Николая Петровича Мухина:

— Моя жена переговорила со знакомым чекистом. Тот знал Восточную

Пруссию и сказал, что мы едем не на пустое место, что там город, как наш

Ленинград. Хоть он и разбит, но жить будет где, и людей там наших, русских,

будет много, так как вербовка идет по всей стране. Вот мы с женой и решились

завербоваться.

Мнение и советы, особенно приглашения уже уехавших знакомых, являлись

существенным фактором при принятии решения. Важно было зацепиться за кого-

то, получить поддержку на первое время. Да и слова знакомых людей вызывали

гораздо больше доверия, чем агитация уполномоченных, которую те вели по

долгу службы.

Это подтверждает в своих воспоминаниях Владимир Григорьевич Шмелев из

Рязанской области:

— Мой брат Василий воевал в Восточной Пруссии. После войны он приехал