Замысел картины отчетливо проступил на даче в деревне Перерва под Москвой. Семья

Суриковых снимала там половину крестьянской избы без печи, с низким потолком и

крошечными окнами. Стояла холодная дождливая осень. Семья зябла, кутаясь в платки и

шубы…

«…Отец уехал в город и вернулся. Огонь не был зажжен, мать нам читала. Отец стал

вспоминать, что такое было в истории, что семья могла вот так сидеть…»

Было в Истории… Но это и их, Суриковых, семья сидела, может быть, в предчувствии, в

ожидании своей судьбы.

Елизавета Шаре скончается в апреле 1888 года. А двумя месяцами ранее художник

показывает на 16-й Передвижной выставке портрет десятилетней Ольги Суриковой («Портрет

дочери»).

Девочка в ярко-красном платье в горошек стоит, тесно прислонившись к гладко-белой

печи и крепко прижимая к себе куклу, будто стремясь уберечь тепло домашнего очага. «…

Дивный портрет! — напишет гораздо позднее Наталья Кончаловская. — В нем вся прелесть и

живость девочки, вся чистота и гармония ее ума и души и вся любовь и восхищение отца и

художника останутся навсегда».

Запечатлел Василий Иванович и образ обожаемой им внучки Натальи, когда той было

восемь-девять лет, в этюде для картины «Посещение царевной монастыря» (1912).

С момента смерти матери, по свидетельству Ольги Васильевны, их «счастливое детство

кончилось». Отец «не хотел оставить камня на камне: все, что было в доме, вся мебель, все

вещи были уничтожены и вывезены:…осталась наша детская, мастерская, в своей комнате он

поставил широкую скамью, на которую постлал тюменский ковер, стол и большой сундук с

рисунками… Работать он не мог… Многое показалось ему не нужным, и он без сожаления

многое уничтожил…»

3

Василий Суриков — признанный гений исторического жанра в живописи. Пейзажи у него

редки. Но вот портрет…

Большие полотна художника многолики, населены Лицами. Причем лица эти — особенно

первого плана — из гущи русской жизни той поры. «Для того чтобы знать толпу и так любить,

как Суриков, — говорит дочь художника, — надо было так ходить в толпе, как он».

Известны прототипы персонажей «из толпы». Люди эти могли безвозвратно кануть в Лету,

но сохранились благодаря пристальному вниманию художника к окружающему миру.

Сохранились и породили легенды — прототипы стрельцов, Морозовой, юродивого на снегу,

Меншикова…

Заказных портретов Суриков практически не писал.

Его модели — родные и близкие, сибирские и московские знакомые. Биографии многих

суриковских моделей нам неизвестны, их имена не громки.

«…Каждого лица хотел смысл постичь. Мальчиком еще помню, в лица все вглядывался —

думал: почему это так красиво? Знаете, что значит симпатичное лицо? Это когда черты

сгармонированы. Пусть нос курносый, пусть скулы, — а все сгармонировано. Это вот и есть то,

что греки дали — сущность красоты. Греческую красоту можно и в остяке найти», — говорил

художник М. Волошину.

Его жадность к человеческим типам кинематографична. Так объектив камеры впитывает

лица из окружающего мира — крупный план нашей повседневной жизни. Суриков остро

ощущал движение в портрете. «Страшно я ракурсы любил. Всегда старался дать все в ракурсах.

Они большую красоту композиции придают».

Этой увлеченности художника преемственно близко искреннее внимание его

правнука-кинорежиссера к человеку в многолюдном потоке жизни. Как и полотна прадеда,

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

12

фильмы Кончаловского обильно населены характерными, запоминающимися лицами. Уже

зрелый мастер, он признается, что его никогда не интересовало кино как съемка, монтаж. Его

всегда интересовали человеческие характеры, истоки их поведения, конфликты. В этом смысле

его фильмы сильно отличаются от концептуального малолюдья картин Андрея Тарковского.

Исключая «Андрея Рублева», создававшегося в напряженном дуэте с Кончаловским. Если

Тарковский ищет мир в себе, то Кончаловский ищет себя в мире.