Сегодня создание потребностей, реклама, соблазны замещают нормы и традиции, идеологическую индоктринацию, надсмотр и принуждение. Внутреннюю свободу большинства из нас ограничивает добровольно и восторженно принимаемый нами рыночный способ обретения свободы – выстраивание Я посредством визуальных сигналов, опознаваемых другими как означающее все то, что они должны означать: формы наших тел и украшения; места, где нас можно встретить; манеры поведения и темы разговоров и многое другое, поставляемое рынком в форме материальных благ, услуг или знаний [8]. Свобода выбирать свою идентичность из набора вариантов вполне реальна: ведь, исходя из выбранного образа, ее можно сделать путем необходимых покупок или дрессуры – новой прически, бега трусцой, диеты или обогащения речи модным, символизирующим статус словарем. Примеры и рецепты жизни – наиболее важная разновидность покупки: способы привлечения и ухода от внимания, выжимания максимума удовольствия из любви и при этом избегания зависимости, завоевания любви и безболезненного завершения переставших радовать отношений. Главное условие – чтобы жить хорошо, «как положено», мы должны слушаться производителя и таким образом приучаться к личной некомпетентности и зависимости от массового рынка и экспертов.

Свобода для потребителя – вопрос выбора между большим и меньшим удовлетворением; рациональность – выбор первого, а не второго; социальное же давление – символическое соперничество или одобрение жизненного стиля и символического членства – не воспринимается как лишение или ограничение свободы в силу обещанных радостей не просто «подчинения чему-то большему, чем я сам» (Э. Дюркгейм), но обыкновенных радостей вкусной еды, приятных запахов, жизни среди умных, приятных на вид предметов. С такими обязанностями – кому нужны права?

Наша социальная жизнь формирует строжайшую цензуру внутри нас самих. Наша автономия и «несоответственность» внешним зависимостям – скорее итог самодистанцирования и самоотрешения, чем отражение «объективной» дистанции и отсутствия соотнесенности [73]. Разнонаправленность и хаотичность внешних давлений воспринимаются как бессмысленность и бесцельность внешнего мира, но межличностные внешние принуждения уже «инкорпорированы» и перекованы в самоконтролирующее Я. Цивилизационные механизмы самоконтроля функционируют уже отчасти автоматически и представляются человеку стеной, отделяющей его Я от других людей, от общества. Таким образом, представление об абсолютно независимых, принимающих решения, действующих, экзистирующих одиночках является искусственным продуктом.

В областях бессознательного, чувственно и рационально большинством из нас не воспринимаемого, действует закон притяжения сходного и отталкивания противоположного, благодаря которому чрезвычайно легко образуются зависимости с положительной обратной связью. Зависимость вначале приобретает форму внутренней созависимости, т. е. положительную обратную связь, часто неосознаваемую, с теми или другими нашими психическими или физиологическими особенностями, и имеет тенденцию «идти вразнос», вовлекая в свою орбиту окружающих, делая их созависимы-ми. Этот закон можно считать одним из факторов, «подпитывающих» патологические зависимости, энергия которых, увеличиваясь за счет положительной обратной связи, начинает превышать энергию сознательного сопротивления зависимости [5]. Часто мы и не сознаем, в какую ловушку попали, продолжая думать, что действуем свободно.

Свобода означает не что иное, как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей, считал Э. Фромм [64]. Однако для большинства здравый смысл и реальность есть не что иное, как всеобщее одобрение, и одна из причин жизненных неудач в том, что люди не отдают себе отчет, в какой момент они еще свободны действовать в соответствии со своим разумом, и осознают ситуацию, когда уже слишком поздно принимать решение. Большинство «неудачников» несостоятельны потому, что не замечают, когда жизнь задает им вопрос и когда еще есть возможность ответить на него так или иначе. К.Г. Юнг, однако, напоминает, что мы обладаем комплексами и – что намного важнее – комплексы могут обладать нами, нарушая единство сознания и волевую регуляцию [75].

Энергетически комплекс часто превосходит сознательные намерения и загоняет нас в состояние принуждения, навязчивого мышления и действия, ослабленной ответственности. Подавление комплекса усилием воли не уничтожает его, и при первой же возможности он проявляется с прежней силой.

Юнг определяет комплексы как «маленький народ», проделки которого тревожат нас ночью; как архитекторов снов и различных симптомов или «отколовшиеся части души». Позже М. Мамардаш

вили напишет: «Полнота бытия – вот что имеет отношение ко мне, рассыпанное как в осколках зеркал. Мы отражены в тысячах зеркал, которые не собираем, хотя эти отражения и есть мы» [36]. Моральный конфликт, возникающий из невозможности нашего полного самоутверждения, предполагает непосредственный раскол сознания, но разум воспринимает все внутренние нарушения как собственную активность – он просто ассимилирует их, пытаясь сделать автономность комплекса нереальной.

Сознание ведет себя подобно человеку, услышавшему подозрительный шум на чердаке и бегущему в подвал с целью убедить себя, что там нет грабителя и шум был просто плодом его воображения. Фактически же ему не хватило духу подняться на чердак.

Юнг утверждает, что избавление человека от его комплексов лишает его лучших ресурсов, а признание их, провоцируя внутренний конфликт, делает комплекс фокусом жизни и источником развития личности. Может быть, поэтому нам важно достижение не «всего» и «вообще», а именно значимого – только оно и дает ощущение свободы. Поэтому, внешне несвободные, мы порою можем ощущать себя внутренне свободными, а внешне свободные – внутренне несвободными. Каждый шаг по дороге ложного выбора делает все более сомнительным признание этого пути действительно ложным. Всегда трудно согласиться с необходимостью вернуться к месту, где был впервые сделан неверный поворот, и примириться с напрасной тратой энергии и времени.

Многие поступки созависимой личности мотивированы навязчивыми страхами столкновения с реальностью, брошенности, потери контроля над жизнью и т. д., рождающими прогрессирующую ригидность и сковывающими свободу выбора. Страх сочетается с «боязнью страха» и стремлением заранее оградить себя от него, избегая ситуаций его потенциального появления, например не стимулируемого алкоголем или наркотиками общения с другими. Но любое побуждение – это фактор нашей несвободы, при этом только исходя из него и учитывая условия его реализации (и внешние, и внутренние), мы оказываемся более или менее свободными, а переход от намерения к успешному результату – это переход от несвободы к свободе. Но за этой свободой опять встает наша несвобода – несвобода от последствий наших достижений, ведь успешное осуществление конкретного намерения порою может создать для нас опасную или убыточную ситуацию. А жизнь порождает все новые и новые побуждения, и проблема свободы и несвободы встает перед нами вновь и вновь и всегда конкретно, в зависимости от соответствия характера нашего побуждения нашим же способностям действовать и от условий для этих действий [27].Пока мы живы, мы ко многому неравнодушны и этим связаны.