разорят вдребезги. Да и дом уж очень обезобразили: сарай

какой-то посередке.

Через неделю в отчете, поданном председателю, стояло:

«За слом стены – 150 руб.

За восстановление стены – 300 руб.

За слом стены – 170 руб.».

– Теперь не миновать четвертого ждать,– сказал

регистратор,– еще триста за восстановление заплатим, дом и в

порядке опять будет!

264

Плохой номер

Около остановки трамвая набралась длинная очередь.

Впереди стояли женщины в платках, за ними старушка в шляпке

и повязанном поверх нее теплом платке, потом толстый

гражданин и подбежавшие под конец человек пять парней в

теплых куртках и сапогах.

– Сейчас начнется сражение,– сказала одна из женщин,

выпростав рот из повязанного платка и оглянувшись назад, на

очередь.– И отчего это такое наказание?

– Это самый плохой номер,– ответила другая,– с ним и

кондуктора-то измучились. Ни на одном номере столько народу

не садится, сколько на этом. Каждый раз светопреставление, а

не посадка.

– Усовершенствовать бы как-нибудь...

– Как же ты его усовершенствуешь?

– Вон, идет. Уродина проклятая!

– Эй, бабы,– крикнули парни,– работай сейчас лучше, губы

не распускай.

Все подобрались и смотрели на подходящий вагон, как

смотрит охотник во время облавы на показавшегося зверя.

Некоторые выскочили было вперед, чтобы перехватить его во

время движения.

– Бабы, вали! – крикнули парни,– подпихивать будем.

Едва вагон остановился, как все бросились к нему и стали

ломиться на площадку.

Несколько секунд были слышны лишь приглушенные звуки

сосредоточенной борьбы.

Только изредка вырывалось:

– О господи, душа с телом расстается... Да что вы

остановились-то?!

– Ногу не подниму никак,– говорила старушка в шляпке с

платком.

– Васька, подними ей ногу! – крикнули сзади.

– Две версты крюку в другой раз дам, а на этот номер не

сяду.

Наконец все втиснулись, и только парни висели на площадке.

А один, расставив руки, держался ими за железные столбики и

животом нажимал на старушку.

265

– Васька, просунь подальше эту старуху, а то ногу поставить

некуда.

– Господи боже мой, ведь перед вами живой человек, а не

бревно! – кричала старушка в шляпке.– Что вы меня давите!

– Потому и давлю, что живой, живой всегда подастся. Вот и

прошла,– сказал парень, всунув в дверь старуху, которая,

скрестив прижатые к груди руки, как перед причастием, даже

повернулась лицом назад, и ее течением понесло внутрь вагона.

– Кондуктор, отчего такое безобразие тут всегда?

– Оттого, что номер плохой,– сказал тот недовольно,– все

номера, как номера, а этот собака... сил никаких не хватает.

– А исправить никак нельзя?

– Кого исправить? – спросил недовольно, покосившись из-за

голов, кондуктор.

– «Кого»!..– вагон.

– Язык болтает,– голова не ведает, что... Вагон и так

исправный. Дело не в вагоне, а в номере. На других номерах

никогда столько народу не бывает, а тут постоянно, как сельди в

бочке. И откуда вас черт только наносит сюда, все на один номер

наваливаетесь! Прямо работать нету никакой возможности.

– Раз народу много, вот бы и надо...– сказал голос какого-то

придушенного человека.

– Что «надо»? – переспросил иронически кондуктор.

– Как номер плохой, так тут ничего не выдумаешь,–

прибавил минуту спустя кондуктор.– Да и народ тоже... на этот

народ все горло обдерешь, кричамши.

– Русский человек без крику не может. Тут для этого особого

кондуктора надо.

– Да ведь тоже и у кондуктора горло не железное. А вот бы

радио установить, чтобы со станции на остановках всех матом

крыть.

– Они останавливаются-то не в одно время; что же ты во

время движения ни с того ни с сего и будешь крыть?..

– Можно предупредить, что это к следующей остановке

относится.

– А почему вагонов не прибавляют?