– Это кто же ухитрился тут стену-то сломать? – спросил он,

кончив мерять.

– Прежний председатель,– отвечал управдел.

– Это значит, чего моя нога хочет?

– Вроде этого.

– Что ж, у нас как на это дело смотрят: деньги казенные,

значит – вали! Небось кабы его собственное предприятие было,

он не стал бы кабинеты по десяти сажен разгонять.

– Да, ведь, конечно, как говорится, казна не обеднеет.

– Добро бы для людей делал, а то для собственного

комфорта.

Через две недели председателя сменили.

Поступивший на его место новый призвал к себе всех

служащих и спросил, не желают ли они высказать каких-нибудь

пожеланий, так как он человек новый и не знает местных

условий.

Служащие сказали, что особенно жаловаться ни на что не

могут. Только вот по вечерам собираться негде, читальни нет.

И все увидели, как председатель поднял голову и стал водить

глазами по стенам кабинета.

– В соседней комнате что? – спросил он.

– Комната для машинисток.

– Так. Ну, идите, а я подумаю.

262

– Что тут будешь делать! – говорил управдел, когда они все

вышли из кабинета,– прямо невидимая сила какая-то тянет их к

этой стене.

– Оно, конечно, каждому на первых порах хочется

деятельность проявить и служащих ублаготворить,– сказал

регистратор,– вот у нас, где я прежде служил, один председатель

составил себе план работ, бараки деревянные для рабочих

строить, а после, который на его место пришел, посмотрел на

эти деревянные бараки да и говорит: «Это к чертовой матери!

Тут нужно каменный корпус строить, а деревянные бараки –

один перевод денег». Ну, и сломали.

– Это верно, сколько я ни замечал, если один что-нибудь

начал, а на его место другой пришел, то ни за какие коврижки по

прежнему плану делать не будет,– заметил управдел,–

самолюбие в этом отношении агромадное. Каждый рассуждает

так: ежели я по чужому плану делать буду, то подумают, что я

своего не могу придумать. И не дай бог часто начальство

менять, вот какой расход от этого – хуже нет.

– Это верно,– сказал регистратор,– ежели какое учреждение

мало-мальски слабовато в финансовом смысле, то больше двух

председателей в год не выдержит. Прогорит, как пить дать.

– Ежели уж только какого дурака найти, который будет

смирно сидеть, то ничего. А ежели чуть мало-мало человек

деятельный, он, первое дело, глядит, за что бы ему зацепиться.

Вот у нас уж на что дело маленькое. А как новый поступил, так

его и тянет, так и пошел по комнатам ходить, нюхать, нельзя ли

чего ковырнуть. У нас, кроме этой стены, и тронуть нечего. Так

они прямо, как мухи на мед, на эту стену.

– Они одной стеной по миру пустят. Их человек пять за год

сменят,– вот тебе и готово дело! Оно, конечно, можно бы

сказать,– продолжал управдел,– а потом, как рассудишь,– какое

мне дело, еще потом в обиде на тебя будут, что вмешиваешься в

распоряжения начальства,– ну и молчишь.

– И черт их знает, прямо, как домовой над ними подшутил,–

воткнулись все в эту стену.

– Во что ж больше у нас воткнешься-то, не наружные же

стены ломать,– сказал регистратор, обтирая перо о подкладку

куртки, потом об волосы.

– Иван Сергеевич, вас председатель кличет,– сказал курьер,

просунувши голову в дверь.

263

– Что-то, кажись, клюнуло,– сказал управдел и пошел к

председателю.

Новый председатель стоял у стены и постукивал по ней

суставом указательного пальца.

– Что эта стена, толстая или нет? – спросил он управдела.

– Нет, не очень, вершка на два, я думаю.

– Вот служащие жаловались, что собираться негде. Может

быть, ее того... Тогда получится хорошая большая комната.

– Это идея,– сказал управдел.– Высадить ее – пара пустяков.

– Ну, вот и прекрасно.

– Готов! – сказал управдел, вернувшись в канцелярию.–

Прямо, как муха на липкую бумагу попал! Ах, сукины дети,