Шрифт:
молодого учителя.
– Смогу.
– Ты пойми. Здесь, в старогородских кварталах, скрывается целая банда. Сидят, выжидают.
– Понимаю.
– Дослушай, - недовольно прервал Карим.
– Спугнем банду, она найдет новое место. Снова будет
прятаться. Дождется удобного момента и начнет жечь кишлаки, убивать людей.
– Понимаю.
– Вот теперь вижу, что ты понял! Иди.
– Хорошо.
Карим только сейчас почувствовал, как фуражка режет лоб. Маловата. Из-за этого даже подстригся.
Все равно виден красный рубец.
Карим был хорошим бойцом. Умел проскакать десятки километров, но сейчас приходилось выполнять
совсем иное задание. Когда Карима пригласили на работу в ГПУ, он не представлял, насколько она
сложна.
Мальчишки были голодны. В побитые окна врывался ветер. Турецкие учителя со снисходительной
улыбкой посматривали на нового воспитателя.
Карим встретился с трудностями, о которых ему не говорили. Ученики явно были под большим
влиянием турецких преподавателей. Внешне турки честно справлялись со своей работой. Им, правда,
как и всем, мешала хозяйственная неразбериха, но они тактично не замечали отсутствия учебников и
нужных книг.
Карим понял, как умело, направленно ориентируют иностранцы молодежь. В городе действует
настоящая контрреволюция. Отсюда турки руководят, вероятно, националистической организацией.
На собрании учащихся было высказано неожиданное предложение:
– Мы просим лучших учеников послать в Турцию.
Выступал невзрачный воспитанник. Он шмыгал носом, кашлял, рассеянно смотрел по сторонам.
Говорил лениво, словно заучил фразу и только ждал случая, чтобы ее высказать.
В библиотеке, где проходило собрание, тускло поблескивали за мутными стеклами пухлые,
загадочные книги. Шкафы были закрыты на тяжелые амбарные замки. В лакированное дерево завхоз
вбил огромные ржавые гвозди. Дерево потрескалось. На стенах висели портреты писателей, о которых
ребятам никто еще не рассказывал.
За шатким столом, покрытым красной материей, сидели директор и несколько воспитателей. Турецкие
преподаватели примостились в стороне и безучастно поглядывали на собравшихся. Они никогда не
вмешивались в дела интерната. Они только учили детей нужным, высоким наукам.
– В Турцию?
– испуганно переспросил директор.
10
Этот человек совсем недавно пришел из партийной ячейки хлопкозавода. Весь народ у него делился
на два класса. С одним нужно бороться, другой - вести к победе.
Директор стукнул по столу тяжелым кулаком. Хрустнуло дерево.
– Саботажник!
Никто не знал этого иностранного слова. Но мальчишки съежились, а выступающий даже перестал
шмыгать носом.
Карим сжал локоть директора. Он старался не смотреть на торжествующих турецких преподавателей.
– Почему в Турцию?
– поднялся Карим.
– Ну почему?
– Нам надо учиться.
– А здесь? У себя дома?
Мальчишка молчал. И вдруг раздался спокойный голос:
– Разрешите сказать.
– Турецкий преподаватель, не ожидая ответа, встал. Он выгодно отличался в
своем добротном, хорошо подогнанном кителе от руководителей интерната. - Эта просьба учащихся
возникла не без нашей помощи. - Такое откровение удивило и Карима, и директора. - Да, да... Мы
говорили как-то о необходимости иметь в молодой республике образованных людей. Можно поехать и в
чужую страну, чтобы учиться, получить знания.
– Преподаватель пожал плечами.
– Я ничего страшного в
этом не вижу. Русские посылают свою молодежь в Европу. Богатые люди Ташкента, Бухары, Самарканда
всегда учили своих детей в Петербурге, в Москве и даже в Париже. Почему же дети бедняков не могут
быть по-настоящему образованными?
– В библиотеке стало очень тихо.
– Дети бедняков - надежда нового
государства, - продолжал турок.
– Они вернутся и оплатят своим трудом учебу. Мы, мусульмане, должны
помогать друг другу.
Турецкий преподаватель почувствовал, что эту фразу сказал напрасно, и поспешил исправить
положение:
– В Турции имеются специалисты по европейской литературе, по точным наукам. А ведь здесь многие