джигиты, даже у очагов сидя, не снимали оружия. Винтовки и сабли мешали двигаться. Но, казалось,

джигиты не обращали на это внимания. Они в любую минуту готовы были, отряхнув руки, вскочить на

коней.

За длинным глинобитным дувалом были построены низкие временные кибитки. В них джигиты спали

вповалку. Здесь и штаб курбаши. Достаточно было команды, чтоб три тысячи всадников загарцевали у

становища в ожидании приказа.

Рядом с могучим Фузаилом Максумом Садретдин-хан выглядел сухоньким, беспомощным стариком.

От восхищения муфтий потирал ладошки, цокал языком.

– Ой, молодцы мои!

Грудь у курбаши выгибалась колесом. Фузаил Максум видел, с каким почтением самые уважаемые

люди принимали старика в эти дни. Приезд муфтия Садретдин-хана взбудоражил весь эмигрантский мир.

Бывшие баи и курбаши состязались в гостеприимстве. Дымились горки плова, шли степенные разговоры.

Махмуд-бек присутствовал на всех приемах. Он догадывался, что после праздников начнутся будни с

их интригами, борьбой за власть.

Курширмат считал себя военачальником. В духовные вожди он не годился. Известный курбаши

постарел, заметно сдал. Он предпочитал не вмешиваться в разговоры; сидел, поблескивая темными

очками. Единственный глаз ощупывал людей, подмечал мелочи. О новом государстве мусульман, о

политике Курширмат не говорил. У него была сила, были люди, способные творить дела. В том числе

Фузаил Максум. В его становище Курширмат и посоветовал побывать Садретдин-хану.

Муфтий многого еще не знал.

Он посещал дома руководителей эмиграции, и с каждым днем бородка задиралась все выше. Здесь

муфтий сможет развернуться. Здесь живут тысячи земляков, которых он подчинит своей воле.

Довольный, сияющий муфтий отвечав сейчас на приветствия джигитов.

Фузаил Максум знакомил его с сотниками. Это были дета влиятельных людей. Садретдин-хан

добрыми словами отзывался об отцах, вздыхал, сожалея об их гибели, старости, скитаниях по чужой

земле. Многих из тех он никогда не встречал, но отчаянно врал, отделываясь общими словами:

– Хороший был человек... Верный сын ислама...

Потом бормотал молитву. Сотники просили благословения, и муфтий желал им побед во имя веры и

нации.

Фузаил Максум показывал пулеметы, ящики с патронами, лимонки. Муфтий осторожно взял гранату.

Сухие, тонкие пальцы сжали ребристый металлический панцирь. Под кожей заходили желваки. Старик в

своем воинственном азарте был немного смешон. Но никто не улыбнулся.

– Ой, молодцы мой, - повторил муфтий.

Наклонившись, он положил гранату в ящик и кончиками пальцев провел по ряду лимонок.

40

Фузаил Максум показал комнаты, где висели рядом с новенькими халатами английские гимнастерки,

стояли крепкие сапоги. Здесь пахло тканью, кожей, плесенью. Муфтий хотел посоветовать чаще

проветривать одежду, но смолчал. В эти минуту он думал о том, что выступление против Советов близко.

Вот бы во двор к Фузаилу затащить кого-нибудь из англичан или японцев! Пусть полюбуются. Тогда они

иначе будут разговаривать с представителями «Милли истиклял».

В других комнатах, прохладных, темных, стояли огромные глиняные сосуды - хумы с кусками

жареного мяса.

Фузаил Максум мог повести в бой своих всадников сейчас же, сию минуту.

В становище не было ни одной женщины. И ничто не напоминало о них.

– Вы, я слышал, женились здесь?
– спросил муфтий.

– Да, уважаемый отец. Но жене не пристало находиться среди воинов.

– Очень хорошо. Так и надлежит поступать большому военачальнику.
– Муфтий льстил курбаши, и тот

готов был лезть из кожи, чтобы еще больше понравиться видному человеку.

– Вы не устали, уважаемый отец?

– Какой истинный мусульманин устанет от подобного зрелища! Вы порадовали меня, мой сын. Я будто

помолодел на много лет.

В комнате, покрытой коврами, за богатым дастарханом муфтий прочитал яростную проповедь.

Махмуд-бек видел, что достаточно одного слова - и люди Фузаила вскочат на коней.

Будни все-таки пришли. К муфтию потянулись эмигранты. Это были люди, промотавшие все

состояние. С надеждой смотрели они на каждого нового человека, ждали радостных сообщений.