Он записывал в дневнике:

<<Сегодня в школе опять зашел разговор о Ване.

Яша Гужавин сказал, что, наверное, он вместе

с новобранцами ушел на войну. Последние дни

Поперечный Иыван все время крутится возле нас

с Яшей, стал, не в пример прошлому, разговорчивым

и приветливым. Но Яша не очень-то доверяет ему,

говорит, что он —холуй Потапа. Может, оно и так,

да только мне все равно жалко Йывана, не могу

его оттолкнуть: ведь у него нет товарища, а одному

жить очень тяжело.

Мне пришло в голову: не рассказать ли Гавриилу

Васильевичу о листовках? Или не стоит впутывать

его в такое опасное дело?>>

Васли перечитал свою запись и, поразмыслив,

тщательно вымарал две последние фразы.

В это время в его комнату вошел мельник.

—Сейчас новость слышал,—сказал он,—в починке

Айблат сегодня нашли две листовки. Кто-

то тамошним мужикам подкинул.

Чувствуя на себе пристальный взгляд Матвея,

Васли покраснел.

—Дядя Матвей, что ты так на меня смотришь?

Может, ты думаешь, что это я?

—С чего ты взял? —Матвей пожал плечами

и, достав амбарную книгу, принялся ее перелистывать.

Потом сказал задумчиво: —Вообще-то сделал

это какой-то бесстрашный человек.—Он положил

руку на плечо Васли.—Послушай, Василек,

сдается мне, ты от меня что-то скрываешь. Я тебя

не принуждаю* если не доверяешь мне, ничего

не говори. Только мне думается, что мы с тобой

Друзья.

—Конечно, друзья! —горячо воскликнул Васли.— Подожди, дядя Матвей, я сейчас!

Васли проворно взобрался на чердак, разгреб

землю в углу, достал полотняный сверток.

Вернувшись, он протянул сверток мельнику.

—Вот, дядя Матвей,—сказал он.

—Это еще что за гостинцы? —удивился Матвей.

—Сам погляди.

Матвей развернул сверток.

—Листовки! Вот так гостинцы! Ты сам-то читал,

что тут написано?

—Читал.

—Дай-ка и я почитаю... <<Вдумайся, солдат, кто

твой враг и где он?>> —Дальше Матвей стал читать

про себя; закончив, сказал одобрительно: —Толково

написано. В самую точку.

Васли, напряженно следивший за выражением

лица мельника, пока тот читал листовку, при его

последних словах радостно улыбнулся и сказал:

—В прошлое воскресенье оратор у церкви

то же самое говорил, он и листовки эти разбрасывал,

а я подобрал да спрятал. Там еще другая

листовка есть, обращение к крестьянам.

Васли вытянул из свертка листовку и прочел

вслух:

—<<Братья крестьяне! Не платите податей! Не

отдавайте своих сыновей царю, который погонит их

на смерть...>>

Дослушав листовку до конца, Матвей покачал

головой:

—Попадешься с такой бумагой —в тюрьму

угодишь.

—Ясное дело! Значит, не надо попадаться,— хитро улыбнулся Васли.—Я все думаю, что надо

передать листовки в верные руки, чтобы они до

людей дошли. Только вот не знаю, как это сделать.

Матвей задумался, потом сказал:

—Вот что, давай их мне. Я знаю такого человека,

он сделает все как надо.

Недаром говорят, что злой человек копит злобу

в сердце, а добрый хоть и вспылит, да скоро

отойдет, забудет злость и обиду.

Вот и Матвей хоть и рассердился в новогоднюю

ночь на свою невесту, но, поостыв, понял, что был

неправ, и попросил у нее прощения. Окси простила

его, и снова между ними наступил мир и согласие.

Окси —сирота. Воспитывалась в приюте, выучилась

на медсестру, до Нартаса работала в Лопъяле,

вошла в кружок Союза учителей, сама втянулась

в подпольную работу.

Хотя она любит Матвея, доверяет ему, но как-

то так случилось, что до того новогоднего вечера

не открылась ему и лишь потом, когда они помирились,

рассказала, что связана с революционно настроенными

учителями окрестных деревень, получает

от них подпольную литературу. Тогда Матвей

никак не отреагировал на ее признание, поэтому