Шрифт:
— Давно ушел бригадир?
— Часа два. Пять километров туда, пять обратно. К концу смены явится, — язвительно проговорил кто-то за его спиной. — Ну, добудем десять лесин. Поставим три рамы. А дальше опять посидим да потолкуем, а крепить придется… — И он беззастенчиво выругался.
— На шахте остался один ствол, — напомнил Мартынов. — Еще не успели отработать график выдачи угля и спуска материалов.
— Плохому танцору… — вздохнул один из проходчиков. — Старая песня. Поете ее не первый день.
— Ладно, — сказал директор, сдерживая раздражение. — Эти прибаутки мы знаем давно. У кого есть дельные предложения? Говорите, как бы вы стали поправлять дело? А то все умные, когда хорошо, когда премии и знамена. А когда плохо—> виноваты одни начальники.
Наступила тишина. Только слышались потрескивание и шуршание пород да монотонные удары капели о почву.
— Что, предложений нет? Так и запишем. — Мартынов поднялся. — Болтать все здоровы, а когда надо подумать, рогом пошевелить — в кусты.
— Вы бы почистили лесоспускную скважину. Вот и были бы мы с лесом, — громко крикнул нам вслед один из проходчиков. — Такие гроши угрохали на эту дырку, а потом затрамбовали бревнами…
— Вот это уже дело. Скважину будем восстанавливать. Но ведь за день ее в порядок не приведешь. Нужно договариваться с буровиками. А у них свой план. Может, у вас есть знакомые ребята? Обещаю хорошо заплатить.
— Чего там искать? — сказал тот, что тесал лесину. — Вон Валька лет десять буравил тундру. Договаривайтесь с ним. Слышь, Валь, договаривайся с начальником. — И он ткнул рукой в одного из проходчиков.
— Аккордный наряд — и все будет по науке, — отозвался тот.
— Согласен, — сказал Мартынов. — Зайди после смены. Договоримся.
— Только так, чтобы деньги на бочку, — поставил условие бывший буровик. — Я тебе эту скважину за пять дней расшурую.
— Хоть за день, хоть за час, — сказал директор, не веря, что за пять дней можно восстановить лесоспускную скважину.
Пятикилометровый путь от дальнего участка до ствола прошли молча. Мартынов шагал широко, шурша брезентовой робой. Я с непривычки едва поспевал за ним. Выехали на-гора и направились в баню.
— Вот тебе и суп с фрикадельками, — сказал Мартынов, с трудом стягивая резиновые сапоги. За долгий день в шахте портянки отсырели, сапоги не хотели сниматься. Видимо, директор решил, что этот день нас достаточно сблизил, и потому он перешел на «ты». Павел Ефимович уже сидел на лавке, обнаженный до пояса, и задумчиво водил рукой по груди. Потом встал под душ и пустил мощную струю.
— Не жалеете, Павел Ефимович, что сели в директорское кресло?
— Чего теперь жалеть? Теперь надо вкалывать, — ответил он, отфыркиваясь.
Мы долго и с наслаждением мылись. Потом сидели в удобных креслах, курили.
— Пива хочешь? — спросил Мартынов. Он приподнялся, щелкнул замком холодильника. Там стояло десятка два бутылок с пивом. Так было заведено прежними руководителями, и Павел Ефимович решил эту традицию не менять. Что в этом крамольного? После трудного дня в шахте пиво вещь незаменимая.
В приемной Мартынова дожидался проходчик. Он был розовым и свежим после бани. Клетчатая ковбойка — нараспашку.
— Я насчет скважины, — сказал он, поднимаясь навстречу директору.
Павел Ефимович внимательно посмотрел на него:
— В забое ты показался — мне каким-то другим. Несерьезным показался. Думал, не придешь.
— А я и есть несерьезный, — согласился рабочий. — Был бы серьезный, давно бы сбежал на другую шахту, где люди деньги зарабатывают. А у нас, товарищ директор, частенько получки не хватает, чтобы расплатиться за аванс.
— У тебя что — большая семья? — поинтересовался Мартынов.
— Сам-один. Плачу «южные». («Южными» горняки называли алименты).
— Ушел или от тебя ушли?
— Когда в тундре работал, жена спуталась с другим.
— Пил, наверное?
— Было маленько…
— А теперь как?
Валька пожал округлыми плечами:
— Не на что, товарищ директор. Вот сорву у вас халтуру — погудим с ребятами. Один я не могу. Совесть не позволяет.
— И сколько же ты мыслишь сорвать? — прищурил глаз Мартынов.
— Думаю, тыщонку. Что, много?
— Не знаю. Может, много. А может, мало. Надо посмотреть по нормам.