Шрифт:
— Что, зятек мой с тех пор так и не приезжал? — шутит Назир.
— Нет, не приезжал... А когда, говоришь, приедет моя сноха? — не остается в долгу Ариубат.
Назир кивает головой в сторону ребят. Дескать, разговор не для их ушей.
— Что-то у тебя новых книг маловато, — заводит снова Назир. — Был бы здесь Ахман — помнишь, какой он у нас любитель чтения? — он бы заставил тебя позаботиться о новых поступлениях...
— Бедный, как-то он там? Не слыхал?
— Придется рассказать Асхату, что ты по нем соскучилась.
— Я не шучу... Душа болит за парня. Асхат рассказывал мне о нем такие вещи... Да и сама я его видела не так давно — жалкий он какой-то...
— Брось, не жалей! Говорят, он здорово изменился к лучшему в последнее время. Там у них такие ребята есть — орлы. Захотят, так и сталь замесят, как тесто...
— Хорошо, если бы так. Тут отец его, знаешь, как переживает.
— Нет, я правду говорю — за Ахмана можно больше не беспокоиться. Скоро, наверное, я сам к ним съезжу. Не хочешь ли чего передать зятьку или ему? Приготовь.
Ариубат стала записывать отобранные ребятами книги в их карточки. Когда она взяла в руки роман Островского «Как закалялась сталь», то взглянула на Назира и улыбнулась ему. Тот ответил ей улыбкой.
— Что, снова Ахмана вспомнила?
Ариубат смеется: умница Назир, читает мысли.
Выпроводив ребят и пожелав им счастливого пути и доброй работы, она снова обратилась к Назиру:
— Ты как догадался, что я подумала об Ахмане?
— А я провидец, разве не знаешь? Как погляжу на человека, так сразу и угадаю, о чем он думает. Сам себе удивляюсь.
— Ты хвастунишка, Назир! Но я действительно вспомнила, как Ахман целый месяц держал у себя эту книгу и потом очень ее расхваливал, а сам, чудак, даже и не раскрывал ее...
— Хочешь, скажу, о чем ты сейчас подумала? — не унимается Назир.
— Скажи, если знаешь.
— Нет, давай раньше поспорим. Если я угадаю, исполнишь мое желание, если не угадаю — сделаю, что захочешь.
— Идет. Так о чем же я сейчас думаю?
— Ты думаешь о Вале.
Он не угадал, но Ариубат поняла, что следует сделать вид, будто он угадал.
— Как ты узнал? — воскликнула она, притворно удивляясь.
— Ага, значит я попал в самую точку. Тогда вот тебе мое желание: садись и пиши Вале письмо.
— О чем же писать? Я не знаю.
— О себе, обо мне, обо всех знакомых.
— Да как же это я вдруг ни с того ни с сего сяду писать малознакомому человеку?
— Ариу, сестренка, мне так хочется, чтобы вы с ней подружились!
— Ох, Назир, Назир, обмираешь ты по своей Валентине!
— Ариу, если бы ты знала, какая она!
— Ну, быть по-твоему, напишу. А когда она сюда приедет?
— Это во многом зависит от тебя.
— Почему?
— Она здесь никого не знает, ей неловко...
— Я охотно приглашу ее, и жить она будет у нас.
— Да она и приедет-то в лучшем случае на один день, на выходной. И то неизвестно — сумеет ли. Сама еще точно не знает, где они будут работать.
— Ты же говорил о Чегемском ущелье.
— Чегемское ущелье большое. От Лечинкая до Гара-Лузу все это Чегемское ущелье.
— Да, — задумчиво тянет Ариубат, — в один день обернуться трудно.
— В том-то и дело!
— Послушай, а ты возьми двух коней — одного для себя, другого для нее.
— Дай тебе бог счастья, Ариу, но Валя, наверное, сроду на коня не садилась.
— Садилась, садилась! Ты забыл, что ли, как Ахман хвастал, что выучил ее ездить верхом?
— Ну, значит, считай, что дело это решенное. И хватит заговаривать мне зубы, садись и пиши Вале.
— Сейчас, сейчас. Только, если я выполню твою программу, мне придется написать целую книгу.
Они еще немного поговорили, обсудили план предстоящего комсомольского собрания, которое решено было проводить прямо на горном пастбище, и Назир ушел. Условились, что завтра утром он зайдет к Ариубат за письмом и сам отвезет его Валентине. Она пока еще в Нальчике, а повидаться лишний раз всегда приятно.
Идет Назир по улице в самом добром расположении духа. Идет мимо школы — знатную яблоньку посадил здесь старик Ачахмат. А вот и колхозный сад — здесь где-то у Назира есть и своя яблоня, своими руками посадил ее когда-то. И у Батыра Османовича есть здесь свое деревцо — любит он сажать деревья, это все знают...