– Да, - выдохнула Лили. Она помнила. Она помнила все, хотя и не должна была. Начиная со своих земных жизней и заканчивая историей их катастрофы, пытаясь избежать которой, она вернула время вспять и пожертвовала собой. Она помнила все, вплоть до последнего сантиметра стали, входящей в ее живот. И то, как недоуменно и почти холодно смотрел на нее Ник, который ее не знал. Ник же, стоящий перед ней сейчас, едва ли выглядел безразличным.

– Но как?
– запинаясь, спросила она.
– Ты разве знаешь, кто я?

– Меня нельзя вытеснить из времени, в котором я был.
– Мрачно ответил он.
– С течением времени память другой ветви вплетается в текущую.

– И сколько прошло времени?
– с замиранием сердца спросила Лили.
– Что сейчас происходит там?

– Ты служишь на кухне, - криво усмехнулся он, и Лили потухла.
– По-моему, очень мило, - оскалился он, а Лили вдруг почувствовала себя не в состоянии больше смотреть ему в глаза.

– Хочешь, заключим с тобой сделку? Ты ведь их любишь?
– его глаза заискрились.
– Пусть у меня нет теперь Рамуэля, но я найду для тебя что-нибудь интересное.
– Он снова был прежним: подлым, жестоким, чужим, нежность ей или пригрезилась или исчезла бесследно. Боль кислотой разъедала душу теперь, когда она помнила.

Она не может и не должна никому говорить о том, что с ней снова случилась ошибка. Ей нужно вернуться на небеса, к Синглафу. Он обещал, что с ней будет все хорошо, а значит, так и будет. Он никогда не станет играться с ней и использовать, как Ник. Никогда не позволит себе поглумиться. И у него никогда не будет этих безумно красивых разноцветных глаз, глядящих в самую суть души.

– Может, желание? У тебя все еще есть желания?
– тем временем продолжал он.

– Нет, - Лили покачала головой.
– И у меня другое имя.

– Что-нибудь труднопроизносимое?
– съязвил он.

– Только для вашего рода.
– Ответила она, как учил Синглаф.

– Узнаю учителя, - мрачно изрек Аба.

– Мне пора.

– Я могу и не отпустить тебя, - ядовито произнес он.

– Не думаю, что тебе нужно здесь полчище светлейших, - ответила Икатан, блефуя, хотя прекрасно понимала, что никто из них не спустится так глубоко. А сил света божия будет недостаточно.

– Уходи, - бросил он. И как только из его голоса исчез яд, Икатан показалось, что в нем скользнула боль.

Она двинулась от него прочь, чтобы покинуть комнату, и затем разобраться со всем остальным, но ноги сами остановились у порога.

– Ты ведь не выполнишь его указ, верно?
– спросила она с надеждой.

– С какой стати мне его выполнять, - отозвался он.
– И с какой тебя это волнует?

– Они ведь не вынесут этого, души.

Их взгляды вновь встретились на мгновение, и снова ей показалось, что перед ней стоит тот самый любящий мужчина, который знал и понимал в ней все. Затем он кивнул, указывая ей на дверь, и на этот раз Икатан шагнула.

4

Она вернулась и не вернулась одновременно. Больше не было счастливой светлой Икатан, умевшей дарить радость. Что-то сломалось внутри. Братья приветствовали ее возвращение, Синглаф был более сдержан, потому что знал, что ее путешествие не могло пройти бесследно. И лишь когда она начала подолгу исчезать на земле, все они заподозрили неладное. Все чаще в их фразах звучало слово “яд” и “отравлена”. Она могла согласиться с ними: в чем-то они даже были правы.

В ее любимом городе была поздняя осень. Икатан вновь пришла на угол к аптеке и попыталась отыскать глазами старушку-попрошайку, но то ли из-за холодов, то ли еще по какой-то более грустной причине, ее больше не было на месте. И сама ступенька у колонны показалась Икатан осиротевшей без худенькой сгорбленной фигурки. Девушка попыталась отогнать прочь печальные мысли и поглядела на остановившегося рядом с ней подростка. Он не замечал ее, отбивая ногой ритм в такт музыке в наушниках. Волосы на его голове были небрежно растрепаны, куртка потерта и не подрублена. Всем своим видом он выражал протест миру, но лицо его все еще хранило невинное детское выражение вопреки всем протестам. Икатан потянулась к нему своей любовью, и вдруг увидела его одновременно выросшим, парнем с небритой двухдневной щетиной, затем мужчиной с мешками под глазами и легким похмельем, а потом и вовсе стариком с обвисшей кожей и горбатой спиной. И все это за какую-то секунду. Икатан отшатнулась от него, а он все также стоял, отбивая такт.

Она больше не могла видеть в них лучшее? Ей так нравилось смотреть за ними, неужели она больше и этого не могла? Теперь Икатан видела их другими, видела их во все времена одновременно, словно сразу наблюдала рождение и смерть. И это было невыносимо больно. Будто знать, что все рожденное - прах, а значит, нет в нем никакого смысла. Все больше слова об отравлении приходили ей на ум - быть может, братья совсем не далеки были от истины, несмотря на то, что во время ее визита в ад произошло куда большее, чем они думали.

Морщинистая рука потянула ее за рукав пальто, и Икатан улыбнулась, обернувшись и узнавая - перед ней была та самая старушка, которую она провожала в прошлый раз в аптеку.

– Здравствуйте, бабушка, - приветливо заговорила Икатан, радуясь тому, что в этом человеке ей уже нечему было огорчаться, она и так приближалась к окончанию своего жизненного пути.

– Здравствуй, деточка, - ответила старуха, и в глазах ее не мелькнуло никакого узнавания.

– Вы меня не помните?
– спросила Икатан.