– Тебя, деточка?
– переспросила старушка, подслеповато всматриваясь в ее лицо.
– Ты прости старую. Я тут не могу вспомнить, как до дома дойти. Вышла в аптеку вот.

– Вы вспомните, - терпеливо отозвалась Икатан и коснулась ее плеча ладонью. Теплая волна потекла по спине и затылку пожилой женщины, и встрепенувшись, она пристально взглянула на девушку.

– А, сердечная моя. Бывает, как найдет на меня затмение… - махнула она рукой и улыбнулась.
– Так как там твои дела?

Икатан молчала, радуясь тому, что бабушка вспомнила и, колеблясь, не зная, стоит ли ей выкладывать свою историю.

– Как его зовут?
– не отступала старушка.

– Ник, - так хорошо было открыться кому-то, сказать его имя, пусть эта женщина его и не знала никогда, но все же.

– Любишь его?
– хитро взглянула та.

– Да, - просто ответила Икатан.
– Люблю, и всегда любила, - вздохнула она.

– Ну вот, видишь, слепая-слепая, а права была бабушка, - довольно откликнулась старушка.
– Только что-то ты все одно какая не веселая.

– Все хорошо, - улыбнулась ей Икатан, но улыбка вышла вымученной, ненастоящей.

– Ерунда, - бросила бабуля, явно сердясь, что ее так просто пытаются обвести вокруг пальца.
– Ничего не хорошо, гложет тебя снова что-то.

– Гложет, - слова вырвались прежде, чем Икатан успела остановиться.

– Рассказывай, - велела старушка.

– Я ему не нужна. И не была никогда нужна. Только в одной сказке с несчастливым концом он любил меня, или говорил, что любит - я уж и не знаю. Только той сказки и след простыл.

– Путано ты как-то говоришь, - покачала головой бабушка.
– Только сдается мне, надумала ты себе все. А его спрашивала? Говорила ему сама, что чувствуешь?

– Это лишнее, - покачала головой Икатан.

– Лишнее, - проворчала старушка, - все-то вы знаете, молодежь. А я тебе скажу, - и она строго погрозила Икатан пальцем.
– Как тебя зовут?

Икатан уже открыла рот, чтобы ответить, но потом захлопнула и, открыв снова, произнесла:

– Лили.

– Так вот, Лили, деточка, что я тебе скажу, - продолжила старушка, - как встретишь его снова - скажи. Люди столько глупостей делают по недомолвию. Надумают себе целый короб - и мучаются потом. Скажи ему правду, а там уж - как будет.

Лили молчала. Она больше никогда не увидит его. Так будет лучше для них обоих. Сказать ему что: люблю тебя? Чтобы он рассмеялся прямо в ее обезумевшие от надежды глаза? Чтобы от ее воскресшего сердца не осталось ничего, когда он разорвет его в клочья своим ядовитым ответом, самым грубым, самым гнусным и ранящим, какой только отыщет для нее?

Лили молчала. Бабушка укоризненно покачала головой, глядя на нее.

– Пора мне, пока снова дорогу домой не запамятовала, - и побрела прочь. А Лили так и осталась стоять, не зная, что ей чувствовать, думать, делать.

Прикосновение его пальцев к щеке жгло ее память, ее сердце. Невозможно было вспомнить и не любить. Невозможно было жить дальше, как раньше, открестившись от него: сказав, что она от света, и тьме закрыт путь в ее душу. Она привыкла себя считать другим существом, но все, с самого начала было не так. Она не была рожденной, одной из них, как остальные ее братья. Она была ошибкой и осталась ею. Как она могла теперь вычеркнуть из своей жизни Ника, Небироса, Рамуэля? Лили содрогнулась, вспомнив, как убила последнего, не колеблясь. Теперь с ним все должно было быть в порядке. Со всеми ними. Ей дали новую жизнь, и у всех теперь были новые судьбы. Разве всего этого не стоило одно ее маленькое разбитое сердце? Ведь что такое жертва во имя любви, как не счастье.

– Икатан, - Синглаф стоял рядом с ней, а она и не заметила, уйдя в свои мысли.
– Снова ты здесь.
– Он явно не знал, о чем говорить.
– Братья переживают о тебе.

Лили заметила, какая мука светилась в его глазах. Он знал, что она изменилась, но был уверен, что это случилось из-за его поручения. Он, как и братья, думал, что это дьявольский яд. На какой-то миг ей стало так жаль его, и себя, что захотелось свалиться ему в объятия, и, разрыдавшись, поведать правду. Только миг прошел, а Лили так и не пошевелилась. Икатан не осмелилась бы ему сказать подобных вещей, а Лили была не в праве рассчитывать на его сочувствие.

– Все в порядке, - отозвалась она.

– Нет, и мы оба это знаем, - произнес он, и Лили показалось, что от его слов сгустились тучи на сером земном небе.

– Изгоните меня?
– вырвалось у Лили, и через секунду она уже не знала, откуда у нее взялась эта дерзость.

– Нет, - удивился Синглаф, всматриваясь в нее.
– Я хочу помочь, Икатан. Позволь мне.
– Последние его слова прозвучали почти как мольба, несмотря на ее непозволительную резкость.

– Ты не сможешь, - прошептала она, отводя взгляд, потому что ей снова нестерпимо захотелось заплакать. Синглаф был прекрасен, она не заслуживала его. И теперь понимала, что ей придется отказаться от бесед с ним, от его света и поддержки. Нет, не так - он сам откажется от нее, как от непонятного недоразумения, когда ему, наконец, все откроется. От этих мыслей хотелось упасть перед ним на колени и вымаливать прощение, как молят несчастные смертные в ногах святых.