— Родил иное Лицо, а не иного Бога.

Епифаний напирал:

— Аще роди не инаго Бога, убо роди инаго не Бога.

Замкнулось лицо Спафария, сказал сухо, строго:

— Опровергнуть силлогизм философски я могу, но здесь нужно владеть полнотой богословского знания.

Лигарид пришёл на помощь московскому неофиту:

— Что вы испытываете господина Николая Спафария богословски? Прежде спросите, когда он слушал богословие?

— Я не богослов, но говорить о богословских материях могу! — Спафария задело уязвляющее великодушие владыки. Обратился, однако, к Епифанию: — Я отвечаю по моим силам, но отвечайте тогда и на мои вопросы. Что есть ангел, какое имеет служение?

Епифаний ответил:

— Ангелы, сотворённые Богом высшия человека, бесплотные, духовные существа, одарённые высшим разумом, свободною волею, всегда предстоящия пред престолом Божим, служащия Ему и прославляющий Его и посылаемый в служение спасению человеков.

— Святой Дионисий пишет: четыре высших чина предстоят Господу. Апостол же Павел говорит, что все ангельские силы служат Творцу. Нет ли здесь противоречия?

— Все ангельские чины суть служащие, — ответил Епифаний. — Едино служат, но вышнии служат нижних просвещающе.

— Нижние служат по чину, — сказал Лигарид, — а высшие паче чина.

В наступление снова пошёл Симеон Полоцкий:

— Уж коли про ангелов речь, скажи нам, господин, как ангелы между собой речи ведут, коли они бесплотны?

— Благодатию Божиею.

— Но что знаменует «благодать Божия»?

Спафарий молчал. Симеон сам ответил, выговаривая слова напористо, наставнически:

— Ангелы глаголят благодатию Божиею, ибо всегда благодать имут. У ангелов нет тайн друг от друга, ибо вси всегда во благодати суть.

— Какое нечаянное у нас состязание вышло!.. — сказал Лигарид.

— Нечаянное, но приятнейшее, — просиял Симеон.

— Приятнейшая нечаянная смерть, — обронил Спафарий устало.

Между Полоцким и Лигаридом вдруг вспыхнул спор о различии разума духовного и письменного. Спафарий выступил примирителем:

— Не всё может человек знать.

Разговор перекинулся на латинские термины в богословии.

— Я греческое слушал богословие, не латинское, — отбивался от Полоцкого Спафарий. — Не знаю латинских терминов.

— Что глаголеши, господине Николае! — добродушно ужаснулся Лигарид. — Едина есть богословия, греком и латином.

Тут принесли на огромном подносе осётра, обложенного икрою и молоками.

— Отведайте, господа, моей терновочки! — предложил Артамон Сергеевич, приканчивая учёный спор. Он немножко страдал за Спафария: заклевали, совсем заклевали.

Вино было дивное, всех помирило, разъезжались с неохотою.

Артамон Сергеевич задержал Спафария:

— Мне показалось, Лигариду вроде бы не по себе стало, когда речь о Польше зашла?

Спафарий опустил голову:

— Не знаю, как и сказать. Дело давнее, быльём поросло.

— Ты всё-таки скажи. Мы — Посольский приказ, для нас дороже всего государево имя, как бы ему прорухи какой не было.

— В мою бытность в Кракове владыка Паисий Лигарид служил в костёле.

Артамон Сергеевич посмотрел на ладони свои и щёлкнул так, словно комара прибил.

— Слухи о том были. Но ведь услужить умел! Вовремя! Без него ну никак нельзя было обойтись. Выпьем, Николай, терновочки!

Выпили. Артамон Сергеевич глаза прижмурил:

— Хороша!

— Хороша, — согласился Спафарий. — Будто лето в себя вливаешь.

— Давай ещё, Николаша: я за тебя в споре стоял. Ты честный говорун. Не крутишься ужом.

Проводив последнего гостя, Артамон Сергеевич позвал к столу супругу и Керкиру.

— Говорили учёные мужи много, но кушали прилежно. Все блюда ополовинили, а то и подчистили, — и засмеялся. — Добрая была твоя затея, Керкира! На славу попотчевала. Вот только тебе прибыль невелика. По-латински лопотали. Мне иное Епифаний хоть растолковывал.

И вдруг Керкира сказала:

— Нулля эст х'oмини к'aуза философ'aнди, ниси ут б'eатус сит. Боярин Борис Иванович зело любил науки. Он и к Анне Ильиничне приставил было учителя. Она-то на память жаловалась, а меня Господь памятью не обделил. Не всё и теперь позабыла.

— Так ты поняла разговоры?

— Поняла... Борис-то Иванович, правду сказать, иные мудрости уважал. Эти всё про тайны Бога, а Борис Иванович хотел знать сокровенное о земле, о светилах, о минувших временах, о будущих.