Шрифт:
— Успокойся, милая. Я убежден, что Станислав Владимирович просто заблуждается. Но он в таком возрасте, когда трудно в этом себе признаться.
— Он любит нашу Украину! — задыхаясь от сильного волнения, промолвила Галинка.
Николай Иванович выпрямился.
— Все мы любим нашу Украину! Но любим ее такой, какая она есть. Не так ли?
Жупанская промолчала.
— Галинка! — продолжал Линчук, поглаживая девичьи руки. — Кто, как не мы, должны помочь твоему отцу?
Девушка склонила голову на его плечо. Николай Иванович притих. Молчать было куда приятнее, чем продолжать этот тяжелый разговор. Но от этого разговора может зависеть их счастье!
— Пойми, дорогая, борьба с национализмом не закончена. В наших краях еще свирепствуют бандеровские банды. Только за прошлый год в нашем районе от рук этих негодяев погибло пятьдесят лучших активистов. Их место, конечно, займут другие, и в том числе выпускники нашего университета, мои студенты. Они должны быть непреклонны в своих убеждениях.
— Ты веришь в добросовестность и искренность отца?
— Вне всяких сомнений! — ответил он, не задумываясь. — Об этом и речь, Галинка. Однако Станислав Владимирович живет не на необитаемом острове. Он заведует кафедрой истории СССР, учит студентов. Разве меньше вреда, если он искренне заблуждается?
Галинка поднялась с сухого клена. Ей хотелось побыть наедине со своими мыслями.
— Я уже хочу домой, Коля, — сказала она равнодушно и первой ступила на дорожку.
Николай Иванович злился на себя и даже на сегодняшний день, принесший ему столько неприятностей. Убедил ли он хоть чуточку Галинку?
Не разговаривая, дошли до парка имени Франко. Еще несколько минут, и Галинка будет дома. Николай Иванович остановился.
— Может, еще пройдемся?
Девушка покачала головой.
— Я очень устала, — тихо призналась она, замедлив шаг.
— Галинка! — воскликнул он.
— Почему ты остановился? — сдержанно спросила Жупанская.
— Я дальше не пойду! — заупрямился Николай Иванович и подумал о себе с укоризной: «Не похоже, что мне скоро тридцать, что я преподаватель университета. Ей богу, не похоже».
Галинка тоже остановилась. Теперь, при свете уличных фонарей, она казалась особенно привлекательной. Голубое шелковое платье плотно облегало стройное тело. Николай Иванович с умилением посмотрел ей прямо в глаза, но они отсвечивали металлическим блеском. Точно такие же глаза были сегодня днем у Станислава Владимировича во время их спора.
«Неужели конец? Получается, я совсем плохо ее знаю?»
— Ты сердишься?
Вместо ответа Галинка взглянула на него долгим открытым взглядом и, прошептав «до свидания», быстро отошла.
«Неужели не оглянется? — думал он беспокойно, наблюдая, как отдаляется его любимая. — Нет, не оглянется! И правильно».
Галинка вот-вот скроется за углом дома. Линчук, казалось, хотел запомнить каждый ее шаг. Он напряженно ждал... Ведь она всегда напоследок махала приветливо рукой.
— Нет, не оглянулась, — в отчаянии промолвил он тихо.
Но Жупанская замедлила шаг, подняла правую руку и только после этого скрылась за домом. Этого движения было достаточно, чтобы Николай Иванович обрадовался, как радуется ребенок подаренной заводной игрушке. Он снова почувствовал себя счастливым.
На башне городского Совета часы пробили полночь.
— Что ж, пора и мне домой!
Он был доволен и недоволен собой.
«Нет сомнения, ей жаль отца, — размышлял Линчук, идя по безлюдной улице засыпающего города. — Она понимает его ошибки, но ведь он остается для нее самым дорогим человеком. И что удивительного, если дочь так любит и уважает отца?.. Переубедить же профессора необыкновенно трудно. Необыкновенно. Может, даже вовсе невозможно... И не ставлю ли я бедную Галинку перед выбором — я или он?»
Приблизился к своему дому, с минутку постоял, вдохнул полной грудью настоянный на сентябрьских сухих листьях воздух, вошел осторожно в подъезд.
«А нужен ли ей этот выбор? Нужна ли ей моя правда?»
Поднимался по ступенькам лестницы решительно, с твердым намерением не уступать ни старому профессору, ни Галинке.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Прошло две недели после неприятного для Линчука разговора с профессором Жупанским. Все эти дни Николай Иванович напряженно работал. Он прежде всего старался не задерживаться в университете, спешил после лекций домой, закрывался в своей рабочей комнатушке, отключал телефон и до глубокой ночи читал и перечитывал Грушевского, а также труды своего бывшего учителя Жупанского, делая на полях книг легонькие пометки.
Еще в школьные годы, будучи гимназистом, Николай Линчук приучил себя работать по-крестьянски, как работали его отец и мать, до седьмого пота. Ночами, при свете керосиновой лампы, вгрызался в науку, да иначе и не назовешь того рвения, с каким он постигал науку, — штудировал книги по истории и философии; совершенствовал свои знания в латыни, русском, польском и немецком языках. Сохранил этот стиль и в студенческие годы, заставляя сокурсников шутить, что спит он с открытыми глазами, когда идет в университет и возвращается в общежитие, а ест как верблюд — раз в две недели, когда получает из дому скромную передачу.