— Не задержусь, мама. Отнесу статью и сразу же домой — хочу как следует выспаться.

Сложил бумаги и подумал о Галинке. А что, если из-за этой статьи он навсегда ее лишится?

На улице моросил холодный дождь. Николай Иванович поднял воротник пальто, надвинул на лоб велюровую шляпу, ускорил шаг. Трамвайная остановка находилась рядом, но его подгоняло нетерпение, казалось, что трамвай обязательно задержится, что пешком можно дойти быстрее. Ему очень хотелось сегодня же закончить с хлопотным делом, а там уж — будь что будет.

Почти безлюдные улицы — ничто не задерживает, не мешает. Николай Иванович приблизился к почтамту и, взглянув на голубые ящики у его входа, вспомнил материн упрек. «Приду и напишу Олесю. Непременно сегодня же напишу!»

Младший брат после войны остался в армии, служил в танковых войсках. Он был на пять лет моложе Николая, тем не менее между братьями с детских лет установилась трогательная дружба. Может, потому во время войны Николай больше думал об Олесе, чем о себе, а когда узнал, что танк брата одним из первых прорвался в дорогой для него Львов, заплакал от радости. Недавно они с матерью получили от Олеся письмо и фото. Брат стоял на лесной опушке с какой-то девушкой. Они щурились от солнца.

— Очевидно, это твоя будущая невестка, мама, — полушутя, полусерьезно сказал он тогда, передавая матери любительское фото.

Екатерина Петровна долго и внимательно всматривалась в черты незнакомой девушки, словно хотела угадать, будет ли счастлив ее Олесь с такой подругой. У девушки — приятный овал лица, в глазах, возможно, серых, возможно, голубых, затаился неудержимый смех.

Пообещал матери в тот же день написать брату, расспросить о девушке, но прошло уже больше недели, а он так и не написал.

— Сегодня обязательно исполню мамину просьбу, — сказал самому себе, искоса посматривая на почтовый ящик.

«Красивая девушка... Возьмет Олесь да и опередит меня. А у нас с Галинкой о женитьбе даже и речи не было».

Мысли тяжелые, как осенние тучи, сеявшие сейчас мелкий дождь. Николай Иванович ссутулился, еще глубже надвинул шляпу, ускорил шаги.

В приемной редакции посетителей не было. Лишь у телефона сидела пожилая женщина, громко с кем-то разговаривала и что-то быстро записывала.

— Редактор у себя?

Женщина молча кивнула и тут же немного сердито крикнула в трубку:

— Василий, не проглатывайте окончаний, я совсем их не слышу... Прошу!

Линчук открыл обтянутые черным дерматином двери. Редактор сидел за широким рабочим столом, заваленным ворохом бумаг.

— Разрешите?

— А, Николай Иванович! — откликнулся он живо, снимая с носа массивные очки. — Раздевайтесь. Рад вас видеть. Я даже хотел звонить, почему вас нет.

Редактор вышел из-за стола, пожал доценту руку, усадил в кресло и, защищая ладонью глаза от настольной электрической лампы, внимательно всматривался в Линчука, будто пытался лучше изучить черты его лица.

— Принес вам, как договаривались, статью, — сразу начал Николай Иванович. — Вот поглядите, что получилось...

Вынул из папки схваченные скрепкой листы, протянул их редактору.

— А, значит, о Грушевском! — промолвил редактор, перелистывая страницы рукописи.

— О Грушевском и его приверженцах в нашем университете, — уточнил Линчук.

— Даже так?.. Это очень и очень важно!

Подвижное лицо редактора стало внимательным. Он надел очки, углубился в чтение.

Линчук все это время не переставал думать о Галинке, снова и снова мучительно терзаясь: поймет ли она его поступок или воспримет все это с обидой? А может, уже обиделась?

— Какую цель ставили вы перед собой, Николай Иванович, работая над статьей? — неожиданно спросил редактор, положив на стол очки.

Линчук, хотя и готов был услышать подобный вопрос, все же заволновался. Достал платочек, вытер лоб, ответил осторожно:

— Название статьи в какой-то мере говорит о намерении автора.

— Пусть будет так, — согласился редактор. — Только я имею в виду более широкие аспекты. Постараюсь уточнить свою мысль: вот вы лично, Николай Иванович, желаете, чтобы ваши коллеги по университету, и прежде всего, вероятно, заведующий кафедрой профессор Жупанский, с которым, я знаю, вы дружны, стали настоящими советскими учеными? В полном смысле этого слова... Или вы считаете, что кое-кто в университете все-таки потерянный для нашего общества специалист?

Николай Иванович был несколько обескуражен, покраснел. Понимал, что ему сейчас никак нельзя смущаться, и все же вспыхнул.

— Я никогда не считал своих университетских коллег, тем более Станислава Владимировича, потерянным человеком. Жупанского я очень уважаю. Это добросовестный ученый, трудолюбивый, пытливый человек...

— Я того же мнения, — подхватил редактор, подслеповато мигая глазами. — Ваша статья серьезная и необходимая. Но мы еще здесь почитаем, посоветуемся... Критика должна быть всесторонне аргументирована фактами, которые заставили бы приверженцев Грушевского, даже скрытых, пересмотреть свои взгляды. Не оттолкнуть, а привлечь на нашу сторону. Согласны вы?