— Конечно, у профессора Жупанского изрядный багаж знаний в области истории, солидный педагогический опыт... Он знает свое дело. Все это следует учитывать. И мы это принимаем во внимание. Однако профессор Жупанский за свою жизнь, — продолжал Лозанюк, — совершил немало ошибок. Откровенно говоря, есть жалобы на уровень его лекций и прочее... Кое-кто из товарищей предлагает освободить его от заведования кафедрой.

— Не жалобы, а целые петиции, — дополнил Сирченко. — Очень мы цацкаемся с этой старой галицкой интеллигенцией.

Разговор прервался. Все трое выжидающе посматривали друг на друга. Каждый пытался угадать настроение собеседника.

— Как же вы намерены реагировать на статью доцента Линчука? — нарушил молчание Кипенко.

Сирченко начал внимательно изучать узоры на большом ковре, лежавшем под ногами. Сергей Акимович внимательно наблюдал за Сирченко и думал, может ли такой человек пользоваться авторитетом среди преподавателей университета.

— Так как, товарищи?

Ректор недвусмысленно взглянул на секретаря партбюро. Его черные выпуклые глаза стали еще более выразительными. Он довольно старательно тер пальцами большую лысину, обрамленную жиденькими кудрями. Сирченко в ответ только тяжело дышал.

«Серьезно болен или просто сильно волнуется? — терялся в догадках Кипенко. — Наверное, в самом деле здоровье у него слабоватое. Но больной человек долго не выдержит такой нагрузки».

— Я считаю, что статью доцента нам следует обсудить на ученом совете университета, — решительно заявил секретарь партбюро, неожиданно срываясь с места.

— Об этом и я думаю, — поддержал его ректор.

— Пускай Жупанский даст четкий ответ: признаёт ли он или не признаёт ошибки? — резко продолжил Сирченко, будто ожидая возражений. — Мы не можем...

Приступ кашля не дал ему закончить фразу.

— А мне кажется, товарищи, что этого делать как раз не следует, — задумчиво заметил Кипенко.

Сирченко, насколько мог, втянул толстую короткую шею. На высоком выпуклом лбу Лозанюка застыли дуги черных бровей.

Сергей Акимович без обиняков пояснил свою мысль:

— Я уже говорил вам, что случайно встретился с профессором в университетском парке. Признаться, меня очень обеспокоило состояние здоровья старика. Возможно, статья получилась излишне резковатой. Но не это теперь главное. Главное — доказать Жупанскому и таким, как Жупанский, что статья — не расправа, а помощь. Между тем профессор воспринял ее как подготовку к расправе, ему кажется, будто с ним пытаются свести счеты, изгнать из университета. А мы с вами в этом вовсе не заинтересованы.

Ректор сдержанно кивал, но молчал. Сирченко смотрел все время в окно.

— Значит, — продолжал секретарь горкома, — следует все же учесть возраст Жупанского, дать ему возможность успокоиться. Я, например, почему-то убежден, что с течением времени профессор сам сделает какие-то выводы. — Улыбнулся и добавил:— Возможно, когда-нибудь профессор Жупанский станет активистом-пропагандистом.

— Как бы не так! — снова вспыхнул Сирченко. — Сколько волка ни корми, он всегда в лес смотрит!

Восклицание прозвучало как-то невпопад. Ректор отвернулся. У секретаря горкома лицо стало каменным. Сирченко задрал голову, наверное, ждал возражения.

В кабинете наступило неприятное молчание.

— В том-то и дело, — тихо начал Кипенко после небольшой паузы, — чтобы отличить матерых волков, которые рядятся в овечьи шкуры, от овечек. И вообще проводить такие аналогии вряд ли правомерно, принимая во внимание даже пословицу... Ну, давайте говорить конкретно о Жупанском. — При этом Кипенко пристукивал ладонью по колену, будто стремился придать своим словам больший вес. — В своих трудах Жупанский стремился быть объективным. Но попал в плен националистических концепций Грушевского, запутался в них. Одно дело ошибаться, считая, что делаешь людям добро, и совсем другое дело быть намеренным врагом...

Должен вас проинформировать, товарищи, Центральный Комитет нашей партии неоднократно обращал внимание на различные аспекты классовой борьбы в западных областях Украины. Центральный Комитет требует выдержки и выдержки. Именно в аспекте этих указаний и следует истолковывать Указ Президиума Верховного Совета о полной амнистии всех националистических подпольщиков, которые добровольно приходят с повинной.

Направление разговора, наверное, не нравилось Сирченко: он снова принялся рассматривать ковер под ногами.

Первым вступил в разговор ректор.

— Я с вами согласен, Сергей Акимович, — с видом озабоченного человека промолвил он. — Дело только в том, что Жупанский руководит кафедрой. Можно ли оставлять его на этой должности?

Кипенко встал с кресла, прошелся по кабинету.

— Помогайте, а там посмотрим. Главное не надо спешить там, где этого не требуют обстоятельства. Так нас учил Ленин.

Сергей Акимович остановился напротив Сирченко, будто намекая: это и тебя касается, дорогой товарищ. Однако секретарь партбюро упорно молчал, продолжая изучать узоры на ковре. Тогда Кипенко вынул из кармана часы: беседа затянулась, а он хотел поговорить еще со студентами, посмотреть, как идет восстановление актового зала.