После обеда Жупанский взял с полки книгу, прилег на диван. В ушах не переставали звучать марши. Чтобы немного забыться, раскрыл старенький томик Шопенгауэра.

«Мудрец, который хотел всех людей научить счастью, — с иронией подумал Станислав Владимирович, раскрывая книгу. — Разве этому можно научить, когда в каждой жизни возникают миллионы неожиданностей, сложных переплетений?..»

Томик был испещрен пометками. Десятки раз читал и перечитывал, но научился ли чему-нибудь, извлек ли из его философии какую-нибудь пользу?

«Мир, в котором живет человек, зависит прежде всего от того, как его данный человек понимает, следовательно, от особенностей его мозга: согласно с последним, мир может быть то бедным, скучным и вульгарным, то, наоборот, богатым, полным любопытства и величия», — читал Станислав Владимирович шопенгауэровские афоризмы, а сам думал: так ли обстоит все на самом деле?

В том, что люди на одно и то же явление, на одну и ту же вещь могут смотреть по-разному, с этим он согласен. Разве, например, сегодняшняя демонстрация не подтвердила это? Сабицкий смотрел на нее с иронией, со скрытой враждебностью, Тын, кажется, с восторгом.

«А я? — спросил себя профессор, закрывая глаза. — Как я смотрю на эту счастливую человеческую лавину? Разве не радовалась Калинка?.. Разве мне не было приятно видеть ее среди людского моря? А Сабицкий злой человек. Ему ничем не угодишь. У него свое на уме».

Прав ли Шопенгауэр, утверждая, что мир зависит от человеческого восприятия? Разве этот коричневый старый книжный шкаф перестанет быть коричневым, если кому-то он вдруг покажется черным? Конечно, смотреть на него можно разными глазами, по-разному воспринимать его признаки, однако от этого шкаф не изменит своего качества.

«Материалисты и рассматривают мир как объективную реальность, которая существует независимо от нас, нашего сознания, восприятия, — размышлял Станислав Владимирович, отодвинув книгу в сторону. — В самом деле, вещи существуют независимо от человеческого восприятия. Очевидно, Шопенгауэр просто-напросто идеализирует восприятие, его роль. Придает ему неприсущие качества».

Не найдя глубокого ответа на свои сомнения, Жупанский продолжил чтение.

«Человек не может вылезти из своего сознания так же, как и из своей кожи, и непосредственно живет только в ней, поэтому так трудно помочь ему извне».

Ему, Жупанскому, тоже трудно помочь. Вот Кипенко пытается помогать, а знает ли, как это сделать? Разве он может знать, чем тревожится чужая душа? Что ее беспокоит, чего ей недостает?

Станислав Владимирович почувствовал: Шопенгауэр его не успокоит, скорее наоборот. Надо взять для чтения что-нибудь иное. Встал с дивана, положил на полку этажерки «Афоризмы», достал сборник украинских народных сказок. Знал их и все же любил перечитывать, черпать из этого вечного источника остроумия и юмора.

В дверь постучали. Станислав Владимирович догадался, что это дочь просит разрешения войти в его комнату.

— Прошу! — крикнул он громко.

Галина вошла сияющая, будто в лучах. Отец посмотрел на нее, ощущая в сердце томящую растроганность.

— Ты уже отдыхаешь?

— Как видишь, — ответил тихо. — Демонстрация меня совсем сморила, хоть я и стоял на трибуне... Это, наверное, от избытка впечатлений. А как ты себя чувствуешь?.. Посиди со мной немножко.

Галина подсела на диван, защебетала, как синица весной. Станислав Владимирович не совсем внимательно слушал историйки, а больше радовался тому, как дочь рассказывала их, как у нее то распрямляются, то по-детски смежаются губы.

— Вот я иду в колонне. Ты понимаешь, папочка! А один очень красивый офицер стоит на тротуаре и говорит вслух, так, чтобы и мы слышали: «Вот это настоящие девчата! Ради таких можно и в огонь, и в воду!»

Отец ласково похлопал дочь по щеке.

— А что же дальше?

— Дальше?.. После демонстрации мы вместе — Нина Пирятинская, Катя Вернигора и я — пошли к Высокому замку, взобрались на вершину горы.

Станислав Владимирович лукаво прищурился:

— Без кавалеров?

Галина отвела глаза, но продолжала щебетать с прежней беззаботностью:

— От кавалеров мы убежали... Понимаешь, захотелось побыть одним, спеть или сделать какую-нибудь глупость... Когда мы вышли на верхушку Высокого замка, подняли вверх руки, хотелось достать до солнца. Вот как!

В коридоре зазвенел звонок. Галина метнулась на его зов. Вскоре она вернулась с письмом и двумя телеграммами.

— Все это тебе, папочка!

Станислав Владимирович встал, взволнованно принялся перечитывать телеграмму: от коллег сразу из двух институтов. Приятно, что о тебе кто-то думает, поздравляет с праздником, желает здоровья.