Профессор кивнул в знак согласия головой. Он осторожно ступал за Рубчаком, будто боялся упасть или заблудиться.

— Интересный человек, должен вам сказать, — продолжал председатель завкома. — Вон тот, крайний у окна. Ласточкин его фамилия. Настоящий виртуоз токарного дела! А рядом — его ученик, Федор Бень. Тоже хороший парень, я вам скажу. Догоняет учителя.

Ухо уже привыкло к грохоту, и Жупанский начал различать голоса людей. Вдруг в общий гул врезался пронзительный скрежет: к-рз, к-рз, к-рз.

— Это фреза, — объяснил Рубчак. В цехе он казался Жупанскому более крепким и высоким, даже хромота не была слишком заметна. Он то и дело прикасался к козырьку военной фуражки, здоровался с рабочими. Видно было, что он здесь свой человек.

— Ласточкину привет! — и с этими словами Рубчак пожал токарю руку повыше локтя.

Рабочий повернулся, посмотрел на председателя завкома, улыбнулся, но, встретившись взглядом с Жупанским, стал внимательным.

— Знакомьтесь! Это наш гость, профессор Жупанский, будет выступать с лекцией, знаешь?

— А как же! — Ласточкин остановил мотор, вытер ветошью руки. — Извините, в масле, — застенчиво промолвил он, улыбаясь Жупанскому. — А о вашей лекции весь цех знает.

— Масло можно отмыть, это не помеха для знакомства, — промолвил веселым тоном Станислав Владимирович, протягивая свою белую руку.

Ласточкин очень осторожно встряхнул ее, покраснел, шмыгнул носом. Станислав Владимирович заметил, что глаза у токаря выразительные, ясные, мечтательно-синие. Густые каштановые брови срослись над переносицей, делая лицо чуточку суровым. Зато полураскрытые губы были подвижными, все время складывались в улыбку. Да и весь он, высокий, плечистый, казался взрослым ребенком.

— Сколько сегодня? — спросил Рубчак, подмигивая.

— Третью сотню заканчиваю. Двести девяносто уже есть, — ответил Ласточкин задумчиво. — Тут с утра такая стычка с мастером была... Спасибо, Пирятинский поддержал. А то просто беда.

Профессор наблюдал за движениями токаря, за переменами выражения его лица, глаз, прислушивался к словам, содержания которых он пока еще не понимал. Тем временем Ласточкин нажал на пусковой рычаг. Блестящая стружка молниеносно вырвалась из-под резца, мгновенно потемнела, стала фиолетовой.

— Опять из-за скорости спорили? — деловито спросил Рубчак.

— Угадали! — кивнул Ласточкин. — Я начал точить на такой скорости, как и сейчас. Подходит мастер Голод, так, мол, голубчик, нельзя, нарушится структура металла. Странно, мастер, а простых вещей не хочет взять в толк. Разве же металл утратит качество от того, что немного больше нагреется? А при высокой скорости даже меньше разрушается поверхность детали.

«Здесь тоже борьба, — подумал Станислав Владимирович. — Вечный конфликт между отцами и детьми, между старым и новым. Так было, так и поныне. Люди не могут смотреть на вещи одинаковыми глазами. Кроме того, стремление быть впереди, обогнать своих коллег, стать лидером».

Рубчак тем временем что-то горячо говорил токарю, пристукивая по полу палкой.

— Триста гайкорезов за смену — это успех! Можно сказать, рекорд! — пояснил он. — А по норме только восемьдесят требуется...

— Чем же это объяснить? Какое-нибудь нововведение?

— Как вам сказать? — замялся токарь. — Чего-то особенного я не придумал. Все это и раньше применялось, я лишь объединил в систему.

Остановил станок, заговорил более спокойно и уверенно, как человек, у которого есть что сказать и который знает, как именно сказать.

— Резец у меня двусторонний — в обе стороны точит, без холостых проходов, значит. А потом, стружку потолще снимаю. Скорость увеличил в два раза...

Ласточкин вставил в патрон станка новую заготовку, нажал на рычаг. Пока резец шел до конца заготовки, токарь принялся измерять микрометром обточенные детали.

— Мне, признаться, трудно понять, я впервые в жизни на подобном заводе, — начал было Станислав Владимирович. — Но работаете вы артистично — это сразу заметно. У вас такие четкие движения. Очень рад знакомству. По специальности я историк...

— Я знаю, Станислав Владимирович, — промолвил токарь, краснея.

— Учится заочно на историческом факультете университета, — объяснил Рубчак. — Перешел на второй курс.

— Вот как! — искренне удивился профессор. — Стало быть, мою лекцию будут слушать сегодня не только рабочие, но и будущие историки! Очень приятно.

Ласточкин не ответил. Его лицо стало вдруг сосредоточенным, задумчивым, как у человека, который неожиданно для самого себя сказал больше, чем хотел, и теперь пытается понять, как ему вести себя дальше. Заметив, что за ним наблюдают, токарь выпрямился, включил станок, вопросительно посмотрел на председателя завкома, как бы спрашивая разрешения заняться делом.