Около трех часов дня они поели в Лесуане и, погоняя своих животных, проехали через Абарсусу. Иностранец объяснил им,

Как располагались войска либералов и карлистов в сражении при Монте-Муру, и показал место, где завязался самый ожесточенный бой, в котором погиб генерал Конча.

В сумерки добрались до окрестностей Эстельи. Еще раньше им встретилась рота солдат во главе с лейтенантом, который приказал им остановиться. Все трое предъявили свои пропуска. Когда они подъехали к монастырю Реколетас, была уже ночь.

— Кто идет? — крикнул часовой.

— Испания.

— Кто вы?

— Свои.

— Проходите.

Они снова показали документы, на этот раз сержанту на заставе, и въехали в столицу карлистов.

Проехав через ворота Святого Иакова, они очутились на главной улице, нашли гостиницу и осведомились, есть ли свободные комнаты.

На лестнице показалась девушка.

— Дом полон, — сказала она. — Для троих места нет, только для одного найдется.

— А для лошадей? — спросил Баутиста.

— В конюшне, кажется, свободно.

Девушка пошла поглядеть, а Мартин сказал Баутисте:

— Раз для одного человека есть место, ты можешь поселиться здесь. Лучше нам расстаться и сделать вид, что мы друг друга не знаем.

— Верно, — согласился Баутиста.

— Завтра утром встретимся на площади.

— Хорошо.

Девушка возвратилась и сказала, что лошадей в конюшне поставить можно.

Баутиста увел животных, а Иностранец и Мартин постучались в другую гостиницу, на бульваре Лос-Льянос, где их пустили на ночлег.

Мартина привели в грязную, неприбранную комнату, в глубине которой находился узкий альков, обои на его стенах были в черных пятнах копоти. Без сомнения, постояльцы уничтожали клопов, сжигая их на ночнике, который и оставил на обоях эти «успокоительные» следы. В туалетной комнате и в алькове пахло конюшней, запах поднимался сюда сквозь щели половиц.

Мартин извлек письмо Леви-Альвареса и пачку конвертов с векселями, зашитую в гетры, и отделил уже подписанные от остальных. Так как эти последние были все адресованы в Эстелью, он положил их в один конверт и надписал: «Главнокомандующему армии карлистов».

«А не просчитаюсь ли я, оставив им векселя без всякой гарантии?» — спросил себя Мартин.

Но он недолго размышлял над этим, так как сразу понял, что с его стороны было бы безумием просить расписку или залог.

— Как ни думай, а если они не захотят подписать, я не смогу их заставить, и если они дадут мне расписку, а потом им взбредет в голову отобрать ее, им ничего не стоит это сделать. Тут надо прикинуться, что мне все равно, и коли дело выйдет, воспользоваться случаем, а коли нет, поставить на всем крест.

Он подождал, чтобы просохла надпись на конверте. Вышел на улицу. Приметил на бульваре одного сержанта и, поздоровавшись с ним, спросил:

— Где я могу увидеть генерала?

— Какого генерала?

— Главнокомандующего. Я привез ему письма.

— Он, должно быть, гуляет на площади. Пойдемте со мной.

Они отправились на площадь. Под аркадами, при печальном свете керосиновых фонарей, прогуливалось несколько карлистских начальников. Сержант; подошел к этой группе и, вы-, тянувшись перед одним из них, сказал:

— Мой генерал!

— В чем дело?

— Этот штатский привез письма для главнокомандующего.

Мартин приблизился и вручил пакет с векселями. Карлистский генерал встал под фонарем и разорвал конверт. Генерал был худой, чернобородый мужчина высокого роста, лет около пятидесяти, с рукой на перевязи. Он носил большой гасконский берет с кистью.

— Кто это доставил? — спросил генерал звучным голосом.

— Я, — сказал Мартин.

— Вы знаете, что в этих конвертах?

— Нет, сеньор.

— Кто вам дал их?

— Сеньор Леви-Альварес из Байонны.

— Как вы добрались сюда?

— Из Сен-Жана-де-Люса в Сумайю — на пароходе, из Су-майи сюда — верхом.

— И у вас не было никаких неприятностей по дороге?

— Никаких.

— Некоторые из этих бумаг надо передать королю. Хотите вручить их сами или чтобы их передал я?

— Мне приказали только отдать эти письма и, если будет ответ, доставить его в Байонну.

— Вы разве не карлист? — спросил генерал, удивленный безразличным тоном Мартина.