Уже светало; ветер гнал по небу тяжелые, свинцовые тучи, и на фоне красноватой, печальной полоски зари угадывались очертания холма и города на нем. По всей вероятности, то была Виана.

Почти у въезда в нее экипаж налетел на камень, одно из колес соскочило, кузов накренился и рухнул на землю. Все вывалились прямо в грязь. Мартин поднялся первым и подхватил на руки Каталину.

— Ты ушиблась? — спросил он.

— Нет, кажется, нет, — ответила она со стоном.

У настоятельницы на лбу вскочила шишка, а служка вывихнул себе руку в запястье.

— Ничего страшного не случилось, — сказал Мартин. — Вперед!

Пассажиры ответили ему хором жалоб и причитаний.

— Давайте распряжем лошадей и поедем верхом, — предложил Баутиста.

— Только не я. Я не двинусь с места, — заявила настоятельница.

Приближение экипажа и случившееся с ним несчастье не остались незамеченными в городе, потому что спустя несколько минут из Вианы вышла полурота солдат и направилась к путникам.

— Это гири,{172}— сказал Баутиста Мартину.

— Очень приятно.

Солдаты подошли к ним.

— Стой! — крикнул сержант. — Кто идет?

— Испания.

— Сдавайтесь.

— Мы не оказываем сопротивления.

Сержант и солдаты были удивлены, увидев покрытых грязью карлистского офицера, двух монахинь и их спутников.

— Поехали в город, — приказал сержант.

Сопровождаемые солдатами, путники прибыли в Виану.

Появившийся на дороге лейтенант спросил:

— Что случилось, сержант?

— Мы взяли в плен карлистского генерала и двух монахинь.

Мартин удивился, почему сержант называет его карлистским генералом, но, увидев, как лейтенант отдал ему честь, понял, что мундир, который он нашел в Эстелье, принадлежал генералу.

Их ввели в караульное помещение, где несколько солдат спали на жалких постелях, а остальные грелись возле большой жаровни с углями. К Мартину, из-за его мундира, отнеслись с большим почтением. Он попросил лейтенанта разрешить, чтобы Каталина была с ним.

— Это ваша супруга?

— Да, это моя жена.

Лейтенант согласился и провел обоих в неопрятную комнату, предназначавшуюся для офицеров.

Настоятельница, Баутиста и служка не удостоились такой чести — их оставили в караулке.

Один из сержантов, старик андалузец, принялся ухаживать за настоятельницей и отпускать ей комплименты, бывшие в ходу у писателей-классиков; сказал, что глаза ее подобны двум ярким звездам, что она похожа на Утрерскую Деву Утешительницу,{173} и наговорил еще кучу всяких лестных слов из тех, что встречаются в старинных альманахах.

Баутисту так рассмешили комплименты андалузца, что он тихонько засмеялся.

— А ну, замолчи, карлистская свинья, — сказал ему сержант.

— Да я что? Я ничего, — ответил Баутиста.

— Если ты не перестанешь, я тебя проткну, как жабу.

Баутисте пришлось отойти в угол и смеяться там, а настоятельница и сержант продолжали беседу.

В полдень явился полковник, который, увидев Мартина, по-военному отдал ему честь. Мартин рассказал о своих приключениях, но, услышав о них, полковник нахмурил брови.

«Этим офицерам, — подумал Мартин, — не правится, что простой невоенный человек справился с делами потруднее, чем их дела».

— Вы поедете в Логроньо, и посмотрим, удостоверят ли там вашу личность. Что с вами? Вы ранены?

— Да.

— Я пришлю врача.

И действительно, вскоре пришел доктор, осмотрел Мартина, перевязал его, а затем вправил кисть служке, который вопил и визжал, как грешник в аду. После обеда привели лошадей, выпряженных из экипажа, заставили путешественников сесть на них, и под охраной целой роты солдат кавалькада направилась в сторону Логроньо.

Когда подъехали к мосту через Эбро, прачки, стиравшие в реке белье, выбежали на дорогу посмотреть на странную процессию, и некоторые из них запели, обращаясь главным образом к монахине:

Бедная настоятельница вся даже посинела от злости. Мартин и Баутиста, несколько ошеломленные этим шумным чествованием, с улыбкой поглядывали друг на друга.