Шрифт:
На следующий день история с попечительством повторилась:
– Отче, пора бы стать на ночлег… Смущает необъяснимое множество мышиных следов на снегу и по неясной причине все следы идут в одном направлении, в нашем… Не к добру, знать…
– Причина лежит на поверхности… Кроты под землей ходы копают, шебуршат, возятся, а мыши вблизи своих нор шума на дух не переносят, бегут наружу, спасаются. Посему, потихонечку, да с Божией помощью, до темноты, одолеем еще одну поприщу, – и засеменил по снежку белому, свежевыпавшему.
Мирской люд измерял расстояния верстами: древними, допотопными, межевыми, мономаховыми, дорожными, немеряными, коломенскими… А лица духовного звания – поприщами. Что есть поприща? Пытаясь объяснить пастве расстояние между Землею и Небом, Кирилл Белозерский (1337 г. – 1427 г.), архимандрит Симонова монастыря на берегу Северского озера на Вологодчине, записал, что человеку для преодоления такого пути, пришлось бы потратить пятьсот лет, делая в день по двадцать поприщ! Вам все понятно? [21]
21
Поприще – путевая мера неопределенной длины. По В.И. Далю: суточный переход около 20 верст. По Феодосию Печерскому: древнерусская мера длины близкая к версте. А что есть верста? Древняя – около двух километров. Верста мономахова – полтора километра. Коломенская – “от старых семисотных верст” (В.И.Даль). Во время Куликовской битвы верста состояла из тысячи саженей. А что такое сажень? Их тоже много: маховая сажень, косая сажень, тьмутара-канская, которой князь Глеб мерял море по льду от Тьмутаракани до Керчи в II веке. Казенная сажень – трехаршинная, аршин же – погонная мера в четыре четверти пяди. Пядь же – расстояние меж большим и указательным пальцем, а пядь с кувырком это прибавка двух суставов указательного пальца и равняется пяти вершкам. А один вершок сколько это?
С измерением расстояний шагами тоже не все в порядке, шаг – понятие растяжимое. В период княжения сына Дмитрия Ивановича, на Руси свирепствовала, унесшая множество человеческих жизней, моровая язва, после чего по свидетельству летописей, как и после Ноева Потопа, век человеческий резко сократился. Народ стал слабее, тщедушнее и длина шага, естественно, уменьшилась, а при хорошей жизни длина шага увеличивается, но что следует считать хорошей жизнью?
В Переяславль-Рязанский, стольный град князя рязанского, московский князь отправился заблаговременно, но как и следовало ожидать, Сергий Радонежский добрался раньше, намного опередив конного. Как так? Или не в коня корм? Или лешак поспособствовал намотать конскую гриву на встреченную оглоблю? Почему княжий конь на ровном месте умудрился потерять подкову, а опосля пришлось подковывать и хозяина – каблук у князя московского оторвался! Либо от трения о стремя золоченое, либо при встрече с тверским князем на версте коломенской.
Князья долго здоровались, кони расшаркивались, а разговор не клеился. Кто они друг другу? Друзьями еще не успели стать после многолетних раздоров по поводу Великого Владимирского Княжения, когда каждый на себя одеяло власти перетаскивал. Но уже и не враги заклятые после заключения договора о мире и дружбе на веки веков, “до тех пор, пока солнце сияет и весь мир стоит!”
Встрече нынешней князь московский рад и не рад, попытался объяснить встреченному, что спешит по делам важным, столь государственным, что задерживаться, ну, никак нельзя. Но тверской князь с тверским упрямством преграждал дорогу конем, подкрепляя новостью о судьбе бочоночков с медовухой, похищенных лет десять назад из погреба князя московского:
– Один из бочоночков, булькающий, я приобрел, чтобы тебя обрадовать! А со вторым, брякающим, не стал связываться, порченый он, в его брюхе посторонние предметы ворочаются…
Однако, князя московского, похоже, заинтересовал именно брякающий бочоночек. Чуть не клещем вцепился в собеседника для выяснения где, когда и у кого тверской князь видел бочонок брякающий?
– Вчера на ярмарке у Олега Рязанского.
– А поконкретнее?
– Купец некий продавал. На бочоночек, мною купленным, многие покупщики зарились, еще бы, на его днище клеймо княжье – лестное приобретение!
– А судьба брякающего?
– Не нашлось на него охочего, звуки внутриутробные смущали. А тебе, Дмитрий Иваныч, зачем бракованный?
– Для учетности. Из двадцати двух похищенных почти двадцать найдены благодаря стараниям моего сыскаря с третьим увеличительным глазом. Так что, благодарствую за булькающий.
На том и расстались.
Тем временем отец Сергий уже пересекал торговую площадь стольного града Олега Ивановича. Со всех сторон доносились изощренные прибаутки рязанских ярмарочных зазывальщиков:
– Тверячи да москвичи, да темнота вологодская, налетай на калачи – духовиты, горячи, а уж мы, на печи, своего не упустим!
На что приезжие ответствовали соответственно:
– Тряхани мошной, рязань косопузая, коль углядела хрюкалку, так бери!
А в ответ:
– У нас в Рязани и коза в сарафане, а ваши хрюшки голяком позорятся!
Кто чем промышляет, тот тем и торгует. Бондари – бочками, кадушками, обручками… Рыбники – рыбой: соленой, копченой, ветряной, вяленой, пластовой, впрок щипаной, в порошок истертой… Из Гусь-Хрустального привезли стекло цветное, небьющееся, хотя кто-то и возразит, что в те времена Гусь-река пусть и была, но Хрустального и в помине не было! А откуда в таком случае появлялись бусы стеклянные для девиц-красавиц и стекла увеличительные у дознавателей и звездочетов?
Напротив стеклодувов со щеками дутыми скопились дегтяры скопинские, насквозь пропитанные дегтем, духовитым до одури. В Москве недавно откопали бочку. Пятитысячной давности! С таким ядреным дегтярным духом, хоть нос зажимай! Умели предки работать!
Торговали, кто чем мог, покупали – по карману. Точнее, по мошне. Но, несмотря на отсутствие карманов, карманники, все же, были, не зря на базаре кричали: “держи мошенника!”
Похитителя изловили, подзатыльники стали отвешивать. Украл недоросль баранку, а крику на пять караваев!