такой сейчас найти тяжело. Всё достаточно пошло и рассчитано на

непритязательный вкус.

– Почему не в Ленинграде?

– Ностальгия по прошлым временам. Нет, я не против

советской власти, я против того, что вытворяют властители от

самого мелкого и никчёмного до вершины пирамиды.

– Да вы доктор - контрреволюционер, - меня

несколько озадачила его откровенность.

– Не удивляйтесь, я всё-таки потомственный психиатр

и поверьте, неплохо разбираюсь в человеческих душах.

– Мой муж тоже, - усмехнулась Нарейса.

– Мы коллеги?

– В некоторой степени, - я не стал распространяться в

какой.

– Так, господа, разговоры хороши на полный

желудок. Вы умеете разжигать примус? Нет? Тогда, Сергей, вам

лезть в подпол за продуктами. Откиньте эту половицу, вот свеча —

выбирайте всё, что посчитаете нужным. В самом углу увидите

крышку — это ледник. Возьмите колбаски, мы их сейчас пожарим с

картошечкой да зелёным лучком.

Сергей нырнул в погреб и Копытин решил

поговорить с его женой, изучая выражение всей фигуры в целом –

как человек сидит, куда смотрит, какие движения делает в процессе

разговора. Он считал себя профессионалом до мозга костей и

появление новых типажей добавляло ещё одну монетку в копилку

знаний.

– Анастасия, кто для вас эти люди?

– Никто. Мы вообще раньше их никогда не видели.

– Тогда какой вам интерес что-то для них делать?

– У меня – никакого, но так хочет муж.

– Простите, но ему это зачем?

– По долгу службы.

Чем дальше шёл разговор, тем больше Пётр Михайлович

запутывался в определении психотипа. Лицо женщины не

выражало ничего. Светлые глаза, настолько светлые, что зрачка

практически не было видно, смотрели с безмятежностью

маленького ребёнка. Непринуждённая поза, нога закинута на ногу,

изящные руки лежат на колене, перекрывая друг друга; тонкие

пальцы заканчиваются окрашенными в чёрный цвет ухоженными

ногтями, более похожими на остро заточенные когти.

– А кем он служит, если не секрет?

– Никем. Он просто помогает попавшим в неприятную

ситуацию. По велению сердца, так сказать.

– Вы тоже служите «никем»? – решил пошутить

Копытин и тут же внутренне дрогнул, когда услышал ответ.

– Как раз наоборот. Я руководитель

контрразведывательного подразделения, майор.

В голове заметалась мысль – неужели ошибся? Но

зачем НКВД такие хитромудрые шаги? Где смысл? И главное – ради

чего?

– Моё звание и служебная деятельность не имеет

никакого отношения к силовым ведомствам Советского Союза…

Всё-таки иностранная разведка. Выходит пять

пациентов на самом деле агенты? Бред. Полный, абсолютный бред.

– …а также к ведомствам каких-либо других государств

этого мира.

Ерунда какая-то. Если есть контрразведка, значит

должно быть и государство или наоборот. Стоп, Пётр Михайлович,

не спеши, какая-то шероховатость в последней фразе…прокрутить

сначала до конца…Вот оно, несоответствие – «…государств этого

мира».

– Анастасия, - начал он осторожно, - вы не могли бы

объяснить подробнее, что имели ввиду под термином «этот мир»?

Я не совсем понял...

– А что тут непонятного, доктор?
– из подпола

показалась голова Сергея, а затем его руки стали выкладывать на

пол колбаски в промасленной бумаге, банку огурцов, баночку

грибов и мешочек с картошкой.
– Моя жена работает на

правительство России.

– Советской?

– Наш герб — двухглавый орёл.

– Так вы эммигранты, - Копытов почувствовал

некоторое облегчение.

– Опять не угадали. Наша страна как простиралась от

границ с Европой до Японии, так и продолжает простираться.

– Господа, вы меня окончательно запутали. Той страны

больше не существует.

– Россия была, есть и всегда будет, - Сергей

назидательно поднял палец вверх.

Со стороны улицы послышался звук подъезжающей

машины и тут же стих. Громко захлопали двери, раздалась команда