На третий или четвёртый день своего пребывания в санатории Павел Петрович, вернувшись после обязательной утренней прогулки к себе "на дачу", столкнулся в дверях с взволнованной старшей сестрой Эльзой Антоновной. Она куда-то торопилась и едва ответила коротким кивком головы на приветствие Троицкого. Дверь в соседнюю палату осталась приоткрытой почти наполовину, и за ней можно было увидеть, как два человека в белых халатах хлопотали вокруг больничной койки, на которой, высоко задрав подбородок, лежал совершенно высохший седой старик. Живые мощи, да и только… Очевидно, старику стало плохо, и старшая медсестра побежала за помощью.

Вечером, после ужина, Павел Петрович задержался в холле главного корпуса. Там на низком столике стоял телевизор "Темп-2" и, хотя изображение было не очень чётким и время от времени из одного угла в другой по нему пробегала кривая волна, уродуя всех, кто был в этот миг на экране, диковинный аппарат притягивал бывшего комбрига к себе, завораживал… Телевизоров не было в его прежней, долагерной жизни, и Троицкому, конечно, было неловко, но каждый вечер, скрывая от посторонних глаз своё отчаянное любопытство, он, как десятилетний мальчишка, устраивался перед телевизором в кресле, чтобы "всего лишь посмотреть "Новости"", и просиживал в нём порой до окончания всех передач. Вот и сейчас на экране появилась очень красивая женщина, и кто-то из сидящих рядом с ним удовлетворённо произнёс:

– Ага!.. Сегодня Анечка!..

Всех дикторов люди знали по именам, и создавалось впечатление, что они, дикторы, в известном смысле, были родственниками всех телезрителей. Кто-то больше любил Ниночку, кто-то Валечку, кто-то Анечку, но каждая из них была родным человеком в любой московской квартире.

Анечка читала новости, но Павел Петрович не слушал её. За его спиной чуть поодаль стояли Эльза Антоновна и Тульчинский и тихо разговаривали, как вдруг до слуха Троицкого неожиданно донеслось "Гамреклидзе". Напрягая всё своё внимание, он попытался понять, о чём они говорили, но разобрать толком ему это так и не удалось. То ли телевизор работал слишком громко, то ли говорили они слишком тихо, Дождавшись, когда главврач пожелал доброй ночи и направился к выходу, Павел Петрович быстро встал и пошёл следом за старшей сестрой. У дверей ординаторской он окликнул её:

– Эльза Антоновна, простите моё излишнее любопытство, но я случайно услышал, как вы в разговоре с Иннокентием Юрьевичем назвали фамилию…

Медсестра насторожилась:

– Какую фамилию?.

– Гамреклидзе… Или мне показалось?..

Она ответила не сразу.

– Нет, не показалось… Но… Вы что?.. Знаете его?..

Пришёл черёд смутиться Троицкому:

– Знаю… То есть лично с ним я не знаком, но… По рассказам других… Я хорошо знаю одну грузинскую семью, которая носит фамилию Гамреклидзе.

– Ах, вот оно что… – медленно протянула медсестра.

– Скажите, а вашего пациента случайно не Георгий зовут?..

С Эльзой Антоновной случился небольшой шок. Она пугливо огляделась по сторонам.

– Здесь говорить нам неудобно, – и вдруг решительно предложила. – Пойдёмте к вам.

В этот вечер услышать последние известия из уст очаровательной Анечки товарищу Троицкому не довелось. До позднего вечера они просидели в палате у Троицкого и узнали один от другого очень много интересного.

– Я должна вас предупредить, Павел Петрович, всё, что я вам сейчас расскажу должно остаться сугубо между нами. Я подписала очень серьёзную бумагу, где обещала не разглашать данных об этом больном. Единственное, что мне позволяет нарушить своё обещание, это, во-первых, те серьёзные перемены, которые с тех пор произошли в жизни нашей страны… А во-вторых, вы производите впечатление очень серьёзного, интеллигентного человека, и к тому же, как я поняла, дружны с Иннокентием Юрьевичем, а для меня это высшая гарантия вашей порядочности.

Конечно, Эльза Антоновна лукавила. Причины своей откровенности, которые она назвала, были слишком смехотворны. И, если бы её болтливость открылась, тому, кто взял с неё подписку, старшую медсестру могли ожидать очень серьёзные неприятности в известных всем и каждому органах. Но… Она сгорала от любопытства. Ей самой безумно хотелось узнать новые подробности из жизни своего таинственного пациента, а судя по всему, Павел Перович этой информацией обладал.

Но ей это было простительно: наши женщины умеют хранить важные государственные тайны только в пределах разумного.

Георгия Гамреклидзе доставили в Болошево в сентябре пятьдесят третьего года. Офицер КГБ в чине подполковника предоставил врачам сопроводительные документы, из которых следовало, что у пациента двойной перелом позвоночника и полный паралич опорно-двигательной системы, случившийся в результате аварии. Какой именно, не уточнялось. Лечение больной проходил в клинике Четвёртого управления, то есть в "Кремлёвке". Подполковник взял у всего медперсонала расписки о неразглашении сведений о поступившем больном. И уехал… Как оказалось навсегда.