– У меня есть одно дело. Ты любишь ходить в хозяйственные магазины?

– Еще бы.

К бачку на втором этаже нужна новая ручка. Я ее нахожу, потом вижу, что мальчик рыскает по магазину. Через пару пролетов от него я смотрю, как он перебирает содержимое тех или иных коробок, потом копается в карманах. Первая мысль – что он что-то тащит из магазина, потом замечаю, что он пересчитывает мелочь.

– Сколько у тебя есть? – спрашиваю я, подходя ближе.

– Два доллара шестьдесят семь центов.

– А сколько тебе нужно?

– Два доллара девяносто девять центов.

– Плюс налог, – говорю я. – И что ты хочешь?

Рикардо показывает на зеленый фонарик в форме лягушки, который квакает, если нажать. Я даю ему доллар.

Довольно пожилой мужчина, бродящий меж гаек и болтов, говорит мне:

– Симпатичный мальчик.

– Хороший парень, – улыбаюсь я.

И тут он наклоняется и спрашивает Рикардо в упор:

– А где твой второй папа?

Рикардо не понимает.

– Вы что себе позволяете? – спрашиваю я, рефлекторно кидаясь на защиту Рикардо.

– Извините, не хотел обидеть. Просто решил, что вы из семьи с двумя папами. Обычно белых детишек разбирают гетеро-семьи, а геи получают остаток.

Я припираю этого типа к шкафу.

– Вы понятия не имеете, о чем сейчас говорите. Ни малейшего!

У меня в животе свернулся жгучий ком, и больше всего на свете мне хочется дать этому типу в нос. Никогда в жизни никого не бил в лицо, но сейчас, кажется, идеальный для этого момент.

– Мой отец погиб, – говорит перепуганный Рикардо.

Сообразив, что мое поведение пугает Рикардо, я отпускаю наглого мужика.

– Недоумок! – говорит он, стряхивая меня.

Я ему показываю палец – и этого тоже сто лет не делал. Хмырь с отвращением уходит.

– А что это значит? – Рикардо повторяет жест.

– Пожалуйста, больше так не делай, – быстро говорю я.

– Но ты же сделал только что?

– Да, но этого делать не следовало. От такого может быть масса неприятностей.

Мы идем на кассу, и я, пока кассирша сканирует покупки, беру пару световых палочек из коробки возле кассы – такого типа, как возят в бардачке автомобиля на аварийный случай. Одну покупаю себе, другую мальчику – сбросить нервную энергию.

– Так что это на самом деле значит? – спрашивает Рикардо, когда мы выходим.

– Что?

– Вот то, что я не должен больше делать.

– Это значит, что человек сильно раздосадован.

– А я думал, это вроде языка глухонемых или старой индейской азбуки жестов, – говорит он.

На улице я достаю световые палочки, они вспыхивают в свете гаснущего дня, как сабли инопланетян.

– Класс, – говорит Рикардо.

Я ему даю одну, мы изображаем дуэль, и нам весело. Я уже так не играл… да никогда я так не играл.

Потом, уже отвозя его домой, я говорю:

– Послушай, ты извини меня за то, что там в магазине было.

Рикардо пожимает плечами:

– Нормально. Ты за меня заступился.

И он меня обнимает – ну, может, в телевизоре видел, как мальчик обнимает взрослого, или как будто это сцена из «Два с половиной человека», простроченная грубым закадровым смехом.

– Давай еще раз так погуляем, и поскорее, – говорит он с жаром.

В тот же вечер в поисках уж не помню чего я забираюсь в подвал. Он похож на созданное многими поколениями хранилище всякого барахла, лыж, клюшек для гольфа, теннисных ракеток, садовых распылителей, ящиков со стеклянными банками, и наверняка добрая половина всего этого оставлена прежними владельцами, а Джордж и Джейн оставили все это реликтами прошлой эпохи.

Я решаю все это выбросить.

Через четыре часа, вытащив к дороге четыре огромных зеленых пластиковых мешка и переполненный синий мусорный ящик, я чувствую себя так, будто вычистил конюшню. Должен же был кто-то это сделать.

Зачем Джорджу четыре комплекта клюшек? Зачем такое изобилие теннисных ракеток и таких длинных лыж, таких старых креплений и ботинок? И все это покрыто какой-то коркой, может, даже ядовитой.

Закончив и исполнясь ощущения хозяйственной добродетели, я грею себе в микроволновке поздний ужин и звоню Нейту.

– Как погуляли с Рикардо? – спрашивает он.

– Отлично. Я его случайно научил средний палец показывать.

– Случайно?

Я рассказываю, и Нейт говорит:

– Похоже, ты хорошо начал.