Определенное совпадение рассматриваемых понятийных сфер опирается на изоморфность, корреляцию терминологических концептов «язык», «стиль», «лексика».

Термин «лексика» используется «и по отношению к отдельным пластам словарного состава… и для обозначения всех слов, употребленных к.-л. писателем… или в к.-л. одном произведении… В каждом языке лексика дифференцируется стилистически» (Кузнецов 1990: 257–258). Расширительное понимание лексики и как «совокупности слов, связанных со сферой их использования», и как «одного из стилистических пластов в словарном составе языка» (ССЛТ: 160), а также как «словарного состава языка, какого-н. его стиля, сферы…» (ТСРЯ: 316) (отношение подчинения, субординации) и т. п. в целом традиционно для отечественной лингвистики и эксплицирует не контрарность, а иерархичность/стратифицированность лексического и/или стилистического членения языкового континуума. В силу этого существуют коммуникативнолексические синонимы «специальный язык» и «функциональная лексика» («функциональный язык» и «специальная лексика»), обусловленные понятийной близостью определений «специальный», «функциональный», «стилистический».

Итак, для второго этапа (витка) развития концепции языка науки при всей многоаспектности подходов характерна внутренняя возможность их сближения и интеграции, так как лингвистические стратумы взаимосвязаны и взаимообусловлены, между ними нет неподвижных границ, резких разграничительных линий: это в целом противоречило бы теории и фундаментальному закону развития.

Для третьего этапа развития концепции языка науки характерны полиаспектное классификационное пространство, многомерность и увеличение числа категориальных характеристик языка научного стиля изложения, коррекция более или менее сформировавшихся представлений о его формально-содержательных, коммуникативно-прагматических параметрах и месте в системе общенационального русского языка.

Отмечается в этой связи динамичность реализации и эволюционность, иррадиация приоритетных тенденций и позиций первого и второго витков, но уже на качественно ином концептуальном уровне, что обусловливается и происходящей к концу XX столетия сменяемостью (и изменением) лингвофилософской и когнитивной парадигм гуманитарного знания [2] как проявлением общих закономерностей развития познания.

Многомерность классификационных репрезентаций понятия языка науки предполагает на третьем этапе интеграцию логического, когнитивного, гносеологического, семиотического, коммуникативно-прагматического аспектов как приоритетных, с учетом особенностей предыдущих витков развития данной концепции.

На современном этапе эволюции лингвистического познания адекватное параметрирование и описание языка науки как специфичного явления возможно лишь при таком – интегрированном – подходе, в единстве всех существенных признаков. Это обусловливается особым статусом данного объекта исследования, проявляющегося в его экзистенции как сложного, а не простого, по способу и корреляции связей и характеру организации в систему, а также в полиморфности признаков, свойств и функциональной динамики самого феномена, имеющего бинарную, а не униарную субстанциональность в силу специфичности его генезиса (генерации, порождения): язык науки, в первую очередь, – феномен (продукт и деятельность) языковой личности. В научном тексте «как единице общения находят выражение творческая рефлексия автора, используемые им средства построения текста, экспликация интенций, ориентированных на адресата» (Ракитина 2006:21).

При антропоцентрическом осмыслении и интерпретации языка науки как способа бытия научного сознания, как средостения человеческой сути неизбежно высвечивается комплекс взаимозависимостей и взаимосвязей иного плана, отражающих роль человеческого (личностного) фактора в языке.

Думается, пора убрать кавычки у словосочетания «человеческий фактор» в лингвистических работах (см.: Алпатов 1995: 17; Архипов 1995: 31; Николаева 1995: 382 и др.) и в самом прямом смысле учитывать его, особенно в сфере интегративных исследований научной коммуникации, а не противопоставлять систему языка языковой личности.

Учёные признают: «основные принципы лингвистических исследований с позиций роли человеческого фактора, естественно, укрепившиеся прежде всего в сфере изучения текста и речевой деятельности, оказались плодотворными и в области грамматики» (Архипов 1995: 31) (выделено нами. – Л.Б.).

Особо отметим совпадение нашей позиции в осмыслении онтологии, статуса, эволюции и принципов презентации языка науки с таким подходом к языку, когда его модель, основанная «на функционально-коммуникативной концепции», представляется как «гибкая объемная динамическая система, в центре которой стоит Человек, как интерпретатор внеязыковой действительности, причем эта интерпретаторская деятельность отражается как в системе самого языка, так и в речевых построениях» (Всеволодова 1995: 108).

Концептуально-когнитивное пространство языка науки структурировано и организовано; языковые механизмы, определяющие адекватность функционирования всех его уровней, когерентны и имплицитно детерминированы антропоцентрической природой языка в целом. Естественно, научное познание мира (предметно-пространственных и событийно-временных аспектов в их динамической изменчивости), невозможное вне языковой личности, что обусловливает гетерогенность спектра точек зрения на исследуемый объект. Язык науки как специфическое орудие познания предопределяет создание как целостной научной языковой картины мира и ее текстуры, так и субкартин (предметного, атрибутивного, квантитативного, каузального, локально-темпорального и др. миров).

Итак, возрождение и распространение антропоцентрического подхода в языкознании имеет особую значимость в терминоведческих исследованиях, связанных с проблематикой языка науки во всех аспектах: «…просто оказывается более плодотворным рассматривать развитие науки и познания в целом не как некий монолог разворачивающегося из самого себя аналитического ума, а как диалог – человека с природой и человека с человеком» (Попович 1987: 27). В контексте изучения основ терминологической деривации языка науки данный принцип может рассматриваться как один из главнейших: системы терминов как субстанциональная, материальная основа языка научного стиля изложения не даны априори – их создают: «создать – путем творческих усилий и труда дать существование чему-л….» (СРЯ, т. 4: 183); образуют в результате специфических терминотворческих, терминообразовательных актов субъекты научного познания (поиска) в целях обеспечения материального оформления мыслей, репрезентации и обмена интеллективной информацией между членами социума: «термины не образуются в собственном смысле этого слова, а „создаются“, „творятся“, „придумываются“ (Хаютин 1972: 55). Интерпретация терминообразования в антропологической, когнитивно-креативной и семиотической системе координат позволяет квалифицировать эту процессуальность как творческую, сознательную, целеустремленную мыслительную, духовную деятельность.