Негативное влияние на формирование характера народа и его менталитет (причём не только крестьянства, но и господствующего класса) оказало крепостное право, существовавшее в России на протяжении столетий. Оно унижало достоинство человека, тормозило личностное развитие, подавляло инициативу и чувство свободы, понимаемой как единственно нормальное условие человеческого существования, порождало духовное рабство и неверие в свои силы, фатализм и покорность судьбе. Даже великий А.П. Чехов как-то заметил, что он «раба из себя выдавливал по капле».

Своё глубокое отрицательное воздействие на психологию россиян оказали годы тоталитарного режима, сложившегося в СССР к концу 1930-х гг., и культа личности И. Сталина, ещё более усилив генетический страх людей перед властью.

В годы перестройки (1985–1991) люди получили возможность вздохнуть свободнее, но короткий период демократической эйфории очень быстро закончился. Трагические события 3–4 октября 1993 г., обстрел из танков Белого дома, в котором находились депутаты Верховного Совета, вновь реанимировали чувство страха перед властью, одновременно породив социальную пассивность и политическую апатию. Синдром «социальной ус-. тал ости» Поразил абсолютное большинство униженного и ограбленного в результате «приватизации» госсобственности народа.

«В гражданской импотенции страна» – так охарактеризовал состояние российского общества в этот период поэт Е. Евтушенко.

По данным различных социологических опросов, с чувством страха в конце 1990-х гг. жила большая часть россиян – около 90 %.

И это был страх не только перед власть имущими, но и страх за будущее своих детей, боязнь остаться без средств к существованию, заболеть и оказаться без лекарств, необходимой медицинской помощи, остаться без работы, стать жертвой преступлений, т. е. страх, связанный с отсутствием жизненных гарантий – гарантий, о которых до реформ они особенно не думали.

Не случайно одной из новых «загадок» российской истории стало отсутствие активного и широкого социального протеста народа в 90-е гг. ушедшего XX в. Ни уничтожение сбережений людей в 1992 г. в результате введения свободных цен, ни разграбление национального достояния подвидом «приватизации» (разграбления, какого не видела мировая история), ни расстрел избранного народом парламента в октябре 1993 г., ни война в Чечне в 1994–1996 и 1999–2000 гг., которая унесла десятки тысяч жизней и привела к появлению сотен тысяч беженцев, ни многомесячные невыплаты заработных плат и пенсий не породили в это время сколько-нибудь широкого и мощного сопротивления такой политике.

И всё это (т. е, социальная пассивность, фатализм и покорность судьбе), как ни кажется парадоксальным, уживается в русском человеке с совершенно противоположным чувством – могучим и неугасимым стремлением к свободе и независимости. Подробнее мы остановимся на этом ниже. Здесь же отметим, что свободолюбие русского человека в общественно-политической жизни своё наглядное, порой гипертрофированное выражение получило в противостоянии государственной власти как инструменту принуждения, в склонности к анархии. Ещё славянофилы не без основания утверждали, что русский народ проводит резкую грань между «землёй» и государством (властью). «Земля» – это община, которая живёт согласно своей внутренней нравственной правде, основанной на учении Христа, между тем как государство живёт некоей «внешней правдой»: оно создаёт внешние правила и нормы жизни и в целях их осуществления прибегает к силе, принуждению. Действительно, в России право всегда было инструментом для власть предержащих эту власть сохранять и укреплять, оно никогда не служило защите индивидуума, личности перед лицом государства.

Отсюда у русского человека – или смелая критика официальных правил, норм и установлений власти, или, что более характерно для большинства людей, неявное, скрытое, но последовательное их неприятие, отношение как к Божьему наказанию. Последнее тонко подметил ещё писатель-сатирик М.Е. Салтыков-Щедрин: «Скажу тебе по секрету, что наш мужик не боится внутренней политики просто потому, что не понимает её. Как ты его не донимай, он всё-таки будет думать, что это не внутренняя политика, а просто божеское попущение вроде мора, голода, наводнения…»

О своеобразном отношении русского человека к официальным установлениям и законам убедительно говорят и народные поговорки, пословицы: «Не будь закона, не стало в и греха», «Кто законы пишет, тот их и ломает», «Строгий закон виноватых творит». Откровенно и резко об отношении к законам в царской России высказался в начале XIX в. поэт Г.Р. Державин: «В России законы читают лишь законодатели, а исполняют лишь умалишённые».

С тех пор прошло два столетия, но в этом смысле практически мало что изменилось, и выполнение законов, принятых правил и установлений остаётся поныне актуальнейшей проблемой российского общества. Ф,М. Достоевский, объясняя эту ситуацию, отмечал, что в Западной Европе есть прочно установившиеся правила и формы жизни, поддерживаемые, несмотря на их условность, как «священные». А у нас, у русских, писал он, «нет святынь из ложного пристрастия… Мы любим наши святыни, но потому лишь, что они в самом деле святы. Мы не потому только стоим за них, чтобы отстоять ими порядок». В этой связи приведем высказывания видных деятелей западной культуры по данному вопросу: «Не быть подчиненным никакому закону значит быть лишенным самой спасительной защиты, ибо законы должны нас защищать не только от других, но и от нас самих» (Г. Гейне); «Создавайте лишь немного законов, но следите за тем, чтобы они соблюдались» (Д. Локк). Как видим, представители западноевропейской культуры не только определяют роль и значение законов в обществе, но и выражают то отношение к ним и тот склад мышления, которые формировались в Западной Европе под благотворным влиянием этих идей.

Идеи антигосударственности, проистекающие из отношения к государственной власти как орудию принуждения, всегда были довольно популярны и в среде русской интеллигенции, особенно творческой, составляя неотъемлемую часть её мировоззрения.

Она всегда с недоверием относилась к власти и организующей роли государственных органов управления в спокойном эволюционном развитии общества. Ещё со времени императора Николая I, т. е. со второй четверти XIX в., русская интеллигенция с неохотой шла во власть, не облагораживая её, а находясь, как правило, в оппозиции к ней. Правда, справедливости ради нужно сказать, что её туда и не очень приглашали. Один из лидеров российского либерализма и руководителей партии конституционных демократов (кадетов) П. Милюков в 1910 г. писал, что «русская интеллигенция почти с самого возникновения была антиправительственна», что у неё сложился «свой патриотизм государства в государстве», даже особого лагеря, «окружённого врагами».