– Брось! Ну, чего ты скуксился? Выше нос, братец. Вот увидишь, Валид все устроит в лучшем виде. Пару дней понежимся здесь, на побережье, а потом уже займемся своими делами.

– Валид, Валид.
– Михаил Иванович вспомнил представительного, носатого друза с маленькими усиками и профессорской лысиной, окруженной венчиком седых волос. Впрочем, лысиной он сверкнул лишь раз, уже в машине, когда снял свою цилиндрическую белую, с красным верхом, шапку, чтобы утереть ее, лысину, большим клетчатым платком. В Бейрут прилетели поздно ночью, Валид встретил их в аэропорту, радушно обнялся с обоими и отвез сюда, на северо-восток Бейрута, наказав ждать известий через день или два, мол, дела, дела.

Конечно, и их аэропорт - Рафик Харири с его уходящей прямо в море взлетной полосой, и протянувшееся вдоль моря шоссе, и центр города с его небоскребами и широкими, обсаженными пальмами, проспектами очень живописны. Но эти людные тесные улочки, перетянутые толстыми жгутами проводов, мелочные лавчонки, мастерские и закусочные, сам крошечный, раскаленный номер гостиницы, расположенный в третьем, последнем, этаже обшарпанного, окруженного по периметру узкими балкончиками здания - все это Михаила Ивановича раздражало. Шум, пыль, запахи.

– Опять ворчишь, как старый пес.
– Огорченно констатировал Анастас Иванович.
– Все тебе не слава Богу. Хочешь, пойдем сегодня на пляж, искупаемся, а вечером зайдем в кальянную?

– Не откажусь. Надо же как-то убить время.

– Еще успеешь надышаться пылью пустыни, будешь вспоминать эти дни курортной жизни.

К их столику подошел хозяин закусочной, седой, с короткими усиками, чем-то похожий на Анастаса Михайловича.

– Инч вор бан кехемек, кам кутек? - Наклонился он к их столику.

– Шнаракал ем, вочинч, Вартан-джан - Откликнулся Анастас Иванович

– Хендрум ем евс мек гават сурч.
– Попросил Михаил Иванович.

– Ихарке, харгели!
– Хозяин сходил на кухню, принес кофе - Аха хендрем.

– Шат шнаракал ем.
– Поблагодарил Михаил Иванович

– Дзер кенаце!
– Продолжил обмен любезностями духанщик. Видимо, ему было очень приятно, что уважаемые гости разговаривают с ним на его языке.

Духанщик, спросив разрешения, подсел к ним за столик и, поневоле, разговоры о деле были свернуты. Говорили про Армению, про Россию, про Турцию, про отца-основателя "Маленькой Армении" в Бейруте Погоса Ариса, про Мец Егерн - "Великое Злодеяние" - геноцид армян в Османской Империи. Под столом стояли уже две пустые бутылки из-под "Ноя", когда разговор перекинулся на политику, в частности на современную деятельность партии Дашнакцутюн в Ливане и в самой Армении. Михаил Иванович, старый чекист, который еще в двадцатом году гонял дашнаков по горам Армении, позволил себе неосторожное замечание, из-за которого чуть не вышла ссора, но под третью бутылку "Ноя" состоялось бурное примирение и общее братание народов Армении и России в лице духанщика и волшебников. Сошлись на том, что во всем виноваты младотурки из Иттихата и лично Талаат-паша. Михаил Иванович предложил тост за то, чтобы под тем котлом в аду, в котором он варится, никогда бы не угасал огонь. За это выпили стоя.

Возвращались приятели в отель далеко за полночь. Духанщик взялся их проводить, затем они проводили его, выпили еще на посошок и, наконец, расстались.

Еще долго Вартан-джан стоял на пороге своего заведения, махал им вслед и кричал:

– Цтесутюн! Минч андипум! Чкорчес!

А до него доносилась выводимая на два голоса песня:

– Ов, Сирун, Сирун! Инчу мотэцар!

Сртнис гахникэ, инчу имацар?

Ми анмех сиров, ес кез сиреци.

Байц ду анирав давачанецир!

19 июня. 21.02 местного времени. Под Пермью. Река Нижняя Мулянка. Гляденовская гора.

Магомед сидел на пеньке и равнодушно жевал пирожок с повидлом. Хоть и шел сейчас священный месяц Рамадан, когда есть и пить можно было лишь в темное время суток, последние дни поесть ему удавалось редко и все больше на бегу. Впрочем, большой беды не было бы и в том, если бы он вообще не держал уразу - ведь он вполне мог считать себя путником, находящимся далеко от дома. Но Магомед предпочитал по возможности все же придерживаться и сухура и ифтара - питаться два раза в сутки, до восхода и после заката. Тем более, что все то, чем ему приходилось сейчас заниматься, казалось ему весьма предосудительным и подозрительно далеким от ислама.

– Не садись на пенек, не ешь пирожок!
– Поддел друга прошедший мимо с лопатой и фонарем Антон.

– Да пошел ты. Комик хуров. - Вяло отозвался тот. Сказывались недосып и общее утомление.

Антон хмыкнул, прикрепил фонарь на еловую лапу так, чтобы тот светил ему под ноги, и, расчистив небольшую площадку от порыжевшей хвои и веток, вгрызся в землю. Сомы он употреблял гораздо больше Магомеда и неестественная оживленность, подорванность стала его постоянной спутницей.

– Ниче, - бросил он через плечо.
– Сейчас все сделаем в цвет. Бутылку я приготовил, как положено, закопаем ее, потом будем здесь кантоваться, пока дедушка Корней не дозреет. Ходить сюда будем пару раз в неделю - поливать, удобрять, пропалывать. Мы вообще здесь двух зайцев убиваем. Прикинь сам - сейчас дедулю посеем, к августу - пожнем. И сейчас же курочку подрежем, собьем навьев со следа. Так они, суки, заипали.

Магомед вспомнил свой разбитый внедорожник и взгрустнул. Хорошо хоть, он на ходу остался - вытащили поутру из оврага, кое-как доехали до города, загнали на сервис. И документы нашлись - там же на обочине, где их бросил сержант Краснорученко. Так что, на бабки они, конечно, попали, но все могло кончиться куда хуже. Наутро же был крупный разбор полетов с дядюшкой Корнелиусом, при посредничестве Антона, конечно. Дядюшка предположил, что гоняются за ними все те же навьи, которых друзья считали оставленными в Королеве, на квартире Антона. Видимо, так просто от них отвязаться не получилось, нужно было средство порадикальнее. Рецепт его и подсказал Корнелиус. Вкратце, рецепт сводился к закланию определенного жертвенного животного, в определенном месте, особым образом. Его кровь должна была оттянуть и задобрить преследователей. Жертвенное животное - черная курица - была тщательно выбрана и куплена на фермерском рынке, сейчас она смирно сидела в подвешенном на ветку мешке. Место тоже нашлось - та самая гора, куда они и ехали до того, как сбились с дороги. Древнее место Силы, капище и храм каких-то там богов. Корнелиус не особо распространялся, каких именно. Явно - не Аллаха, что несколько расстраивало Магомеда.