Парочка же отоварившись, повернула к кассе, расплатилась и, переложив продукты в пакет, покинула магазин.

Часа через два виденные девушкой подозрительные покупатели босиком и на корточках сидели в снятой на сутки у доброй бабушки квартире и жгли олию в вынесенной с кладбища плошке-светильнике, поместив туда свитый из марли фитиль. Перед лампадой лежал черный камень, а рядом с ним, в самых лучших тарелках бабушкиного парадного сервиза, безжалостно извлеченных из серванта, горкой помещались взбитое с медом сливочное масло, крепкие яблоки Сезонные и груши Конференц.

Церемонию вел дядюшка Корнелиус, державший длинную речь на совершенно непонятном Антону языке. Когда он произносил слово "Кришна", наученные им Антон и, вслед за ним, Маго трижды хлопали в ладоши. Постепенно нудный речитатив вогнал приятелей в некое подобие транса, хлопали они отстраненно, на автомате. По комнате плавали петли и нити дыма от сжигаемого масла, блестящая поверхность черного камня, казалось, замутилась.

Вдруг глаза Антона расширились. В глубине камня он углядел словно бы туманный, движущийся контур. Сгибающаяся и разгибающаяся запятая. Контур рос, увеличивался, его движения становились все более судорожными и резкими и, внезапно, стихли. Теперь Антон отчетливо видел крошечную человеческую фигурку, зависшую в самой середине ставшего прозрачным камня. Порывисто вздохнул Магомед, тоже увидевший эту фигурку. Корнелиус ускорил свою речь, теперь она звучала торжественным гимном, Кришна поминался через раз, редкие хлопки ладоней превратились в аплодисменты, переходящие в бурную овацию. Фигура из камня вдруг резко выдвинулась вперед, моментально увеличилась в размерах и, вот, перед ошарашенными товарищами сидит младенец! Вполне обычный, не считая подчеркнуто прямой, недетской позы, внимательного, сосредоточенного взгляда, который он переводил с одного предмета обстановки на другой, не делая различия между сервантом и человеком. Ну и голубоватого оттенка кожи, конечно. Волосы младенца были густы и курчавы.

Вот он посмотрел на Антона, губы его тронула легкая улыбка. Перевел взгляд ему за спину, слегка нахмурился. Посмотрел на Магомеда, нахмурился еще больше. Затем на глаза младенцу попались полные тарелки со снедью. Он оживился, подтянул тарелки к себе и с неожиданной для столь юного тела прожорливостью принялся поедать масло прямо руками. Затем настал черед фруктов. Пища была поглощена менее чем за минуту.

Корнелиус снова заговорил, явно обращаясь к младенцу, тон его был искательный. Младенец наклонил голову, внимательно прислушиваясь. Затем правой рукой он показал обнадеживший Антона знак "ок", сложив большой и указательный пальцы колесиком. Когда же он заговорил, из глаз и Антона и Магомеда потекли слезы умиления и восхищения, до того сладок и приятен был его голос, подобный нежным звукам свирели, звонкий, как бег родника по камням.

– Поздоровайтесь!
– Зашипел Корнелиус расслабившимся приятелям.
– Как я вас учил!

– Намаскар! Джай ки Кришна! - возгласили Антон и Магомед, воздев над головами сложенные вместе, пальцами вверх ладони.

– Кришна бол.
– Улыбнулся сидящий перед ними, увитый цветочными гирляндами и одетый в богатые шелковые одежды голубокожий юноша.

Он поднял правую руку, согнул ее в локте и показал приятелям вытянутую пальцами вверх ладонь, как бы говоря им: "Харэ!" Затем, после небольшой паузы, продолжил уже по-русски:

– Да пребудет с вами тремя мое благословление. Преданно служите мне, и я осыплю вас плодами и рисом, вознесу над миром. Отступников же от меня - карайте. Обрейте им головы и бросьте под ноги слону, пусть он растопчет их.

– О, Мудрейший! Все будет сделано по твоим словам!
– Ответствовал Корнелиус.
– Даруй же нам толику своей силы, дабы мы могли нести твое Слово!

– Да будет так!
– Возгласил юноша, переплетя пальцы рук на животе.
– Повторяйте за мной все, что я делаю и говорю.

Антон и Магомед так же сложили пальцы, выпрямились. Урок начался.

17 июня. 2:20 ночи, Под Пермью. Трасса Р242

Вообще эту ночь старики и молодежь провели по-разному. Михаил Иванович и Анастас Иванович сели на рейс до Бейрута и сейчас, совершив пересадку в Белграде, мирно подремывали в креслах бизнес-класса, готовясь к последующей через час посадке в международном аэропорту имени Рафика Харири. Антон и Магомед встречали третьи сутки без сна в машине, опившись выданной им сомой для бодрости.

Черный внедорожник Магомеда покинул гостеприимную Пермь. Стрелка на спидометре не опускалась ниже 120, доходя порой до 200. В салоне вовсю гремела музыка. Мощные галогенные фары дальним светом освещали шоссе, выхватывали обочину, сонные деревушки.

Маго уверенно вел автомобиль, время от времени сверяясь с навигатором. Антон сидел рядом и, перекрикивая музыку, зудел ему над ухом:

– Я тебе говорю - зря ты на той развязке сюда повернул. Нам надо было свернуть на улицу Героев Хасана, оттуда на Ленина, потом дуть по шоссе Космонавтов. Минут за сорок, максимум за час оказались бы на месте. А ты выскочил на Р242, это вообще в другую сторону.

– Отвяжись! Видел жи указатель - Мулянка!

– И че? Там и Замулянка была тоже. А нам нужна Нижняя Мулянка! 

– Ипат, ты умный!

– Э, тормози, кажись, менты!

Впереди в свете фар и впрямь что-то блеснуло. Магомед едва успел сбросить скорость и, подманиваемый полосатой палкой, плавно подкатил к двум патрульным автомобилям и четырем депсам в светоотражательных жилетах, небольшим табунком пасшимся у дороги. Глушить мотор он не стал, опустил стекло:

– Э, что такое, командир, че стряслось?
– Вежливо спросил Магомед подошедшего полицейского.