Эльф с обсидиановой кожей не мигающим прямым взглядом смотрел на Луну и слушал песню ночных охотников. Это разумное и не менее хищное, чем все остальные бодрствующие в это время существа, знало о ночи не понаслышке. С самого момента своего пробуждения в глухой чаще леса, эльф не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Ему было не тепло и не холодно, он не чувствовал голода, но не ощущал и тяжести в натруженном желудке, он не хотел спать, но и не желал бодрствовать. Он просто хотел лежать и смотреть на Луну - это было лучшее, что он видел за свою жизнь. Эльф знал, что находится в полной безопасности. Его обострившийся слух улавливал мельчайшее движение каждого насекомого на тридцать шагов вокруг, а зрение позволяло посмотреть в глаза ёжику, спрятавшемуся за лесным пнём в десять раз дальше. Но темнокожий мужчина продолжал, не мигая, смотреть на ночное светило, ибо больше ничего на свете его сейчас не интересовало. Человеку сложно понять тот спектр чувств, который охватывал в этот момент эльфа. Однако если всё же попытаться объяснить, то нам непременно придётся опираться на такие понятия, как свобода, лёгкость, вечность, бесконечность, судьба и предназначение. Чувства эти, разумеется, были положительными или на худой конец нейтральными, среди них не нашлось места ни для тревоги, ни для злобы, ни для ненависти, ни для отчаяния. Эльф получал неподдельное удовольствие от того, что пребывал в этом состоянии. Созерцание жёлто-багрового диска полной Луны, сопровождаемое многоголосой песней ночных охотников вызывало искренний восторг и блаженство у этого необычного существа.

Вглядываясь в небесное светило, эльф вдруг со всей очевидностью осознал - кто он и для чего здесь находится. Нет, к нему не вернулись воспоминания о прошлой жизни, как и не получил он ответов на другие мучившие его вопросы. Но он неожиданно понял - то состояние, в котором он сейчас находится, та божественная картина, которую он наблюдает в небе над своей головой и та прекрасная дерзкая песня дикой природы, которая обостряет его слух - всё это гораздо трогательнее и важнее всей его судьбы, важнее судьбы и предназначения всякого разумного существа. Эльф осознал, что эта ночь и эта Луна посвящены ему, точно также, как и он всецело посвящён им. Он был порождением тусклого света в ночном небе и дикой песни хищных зверей в глухом лесу. Это было всё, что ему требовалось знать.

Телега остановилась в сотне шагов от леса - лошадь не осмелилась входить в ночную чащу, полную волков и медведей. Да и двигаться по мокрой грязной земле всё ещё было трудно. Новый извозчик не давал ей никаких указаний, и животное действовало на своё усмотрение. Заметно устав после нескольких дней дороги, а затем незапланированного 'отдыха' под проливным дождём, лошадь решила немного вздремнуть. С новым хозяином она почему-то чувствовала себя гораздо безопасней, чем раньше и даже рискнула бы прилечь для капитального отдыха, если эльф освободил её от упряжи. Однако темнокожий мужчина до первых лучей солнца не подавал признаков жизни, если не считать размеренного глубокого дыхания.

Как только на небе появились первые признаки рассвета, эльф неожиданно спрыгнул с телеги и распряг уставшее животное. В отличие от прошлых хозяев он не стал привязывать его к дереву длинной шероховатой верёвкой, натиравшей шею, а сразу же вернулся в повозку. Вскоре и лошадь и её освободитель забылись крепким и безмятежным сном.

Глава V Тикирикс

С первыми лучами солнца, упавшими на ещё тёмный и казавшийся в ночные часы совсем дремучим лес, появились и первые тени. Самую большую отбрасывал гигантский дуб, добрую тысячу лет растущий в сорока лигах севернее того места, где тёмнокожий эльф встретил рассвет. Дуб стоял на обочине лесной дороги неподалёку от Торвия - резиденции герцога Мердока Торвийского, чьими прямыми вассалами была семья фон Гиммильшильдов.

Суеверные крестьяне и горожане, при поддержке местных жрецов, считали это дерево священным - сюда приходили, чтобы получить благословение Шиаллии - некоего полубожества, покровительствующего лесу и лесным опушкам. Охотники молились здесь об успехе ближайшего предприятия, а путешественники - об удачной дороге по лесным чащам. Даже эльфы Эл'Тариэля с благоговением преклонялись перед могучим дубом, иногда совершая сюда многодневные паломничества.

Как только на крону священного дерева упали первые лучи солнца, в его гигантскую тень въехала группа всадников. Они передвигались молча и очень тихо, выдавая походкой своих коней настоящих мастеров тёмных дел. Однако поджидавшее их в тени дуба существо без труда различило гостей ещё задолго до их остановки под кроной дерева. Оно отметило, что походка одного из всадников, двигавшегося в середине колонны, явно отличается от походки его спутников. Он управлял лошадью гораздо увереннее, но вместе с тем производил и гораздо больше шума. Существо поняло, что дела вести придётся именно с этим человеком. А в том, что это был человек - сомневаться не приходилось. В этих краях все дела подобного рода ведутся только с людьми.

Остановившись в тени священного дуба, всадники неуверенно спешились и стали молча осматриваться по сторонам. По их озадаченному виду было ясно, что эти люди рассчитывали на то, что их встретят. Существо тем временем спокойно стояло, прислонившись спиной к шероховатой коре дуба, и с улыбкой наблюдало за своими гостями. Они были одеты в большие тёмно-зелёные плащи с капюшонами, из-под которых проглядывала дублёная кожа тщательно подогнанных по размеру доспехов и рукоятки длинных ровных мечей. К луке их седёл крепились чехлы с луком и колчаны со стрелами, а все кони, как на подбор были чёрными и явно породистыми. Существо отметило, что в своём наряде эти люди чувствуют себя весьма уверенно и, скорее всего, носят его с завидной регулярностью. Однако один из них вёл себя не так естественно, как остальные - тот самый, который больше всех шумел на дороге. Он явно не привык к кожаным доспехам и большим плащам с капюшонами, целиком скрывающими лицо и тело. А значит, стал участником этого маскарада лишь с одной целью - скрыть от посторонних глаз свою истинную личность. К таким выводам существо пришло, лишь несколько секунд понаблюдав за людьми. Оно не спешило раскрывать перед ними своё присутствие, получая нескрываемое удовольствие от того, что остаётся незамеченным буквально в двух шагах от этих суровых и явно непростых ребят.

Наконец, один из людей не выдержал и расчехлил небольшой факел, чтобы осветить пространство под дубом. И когда он достал два маленьких камешка, призванных вызвать искру, стоявшее у дуба существо непринуждённо поздоровалось с незнакомцами.

– Надеюсь, это утро для вас не хуже, чем другие.

Услышав звонкий и спокойный голос, почти над самым своим ухом, всадники машинально отпрянули в стороны и похватались за мечи. В их глазах читалось нескрываемое удивление и испуг. Существо мелодично рассмеялось.

– Вы приехали драться или говорить?
– сквозь смех, спросило оно у людей.

В этот момент всаднику, расчехлившему факел, удалось ловким движением выбить искру из камней и тотчас пропитанные смолой и маслом тряпки, намотанные на деревянную рукоятку, вспыхнули уверенным и ярким огнём, освещая поляну под дубом.

В глаза всадникам немигающим мёртвым взором смотрела лисья морда, расплывшаяся в некоем подобии ужасной предсмертной улыбки, растянувшейся через всё лицо. Секундой позже люди осознали, что это всего лишь капюшон из лисьей шкуры, натянутый незнакомцем на самые глаза. Его обладателем было невысокое существо, грациозно облокотившееся на ствол гигантского дуба. Одна его нога была поджата и упиралась в кору дерева, а руки непринуждённо скрещены на груди. На поясе существа висели ножны с коротким прямым мечом и несколько мешочков с зельями и какими-то приспособлениями, а из обоих сапог торчало по рукоятке кинжала. Осветив факелом своего собеседника, люди также заметили, что из-под лисьей морды-капюшона выглядывали длинные заострённые уши.