— хорошо. Два — замечательно. А целый оркестр — великолепно. Я продумала это заранее.

Так гораздо быстрее.

Мы играли тучу. Сейчас она прольется дождем и напитает землю, которая даст травы и деревья. В

листве заведутся насекомые. На ветки сядут птицы. Из-за стволов выглянут звери. А люди…

Мои девочки вырастут. К ним придут мальчики. Их дети не заставят себя ждать.

А первые дома мы построим все вместе.

… Так и случилось. Когда мое творение было готово и даже заселено — в Мире-на-краю прошла всего минута.

А мне предстояло жить здесь — в городе с узкими улочками, в доме с остроконечной крышей.

Пролетело несколько месяцев.

Приближалась зима.

Я вышла из дома и направилась с корзинкой на рынок, то и дело прижимаясь к стенам домов: жизнь на узких улицах бурлила. Телеги, запряженные лошадьми, сновали туда и сюда, в них ремесленники везли товар на продажу: посуду, кузнечные изделия, упряжь…У нас оживленная торговля с соседними городами — я знаю, как это важно для развития. Через полгода, думаю, можно будет строить первую мануфактуру. Мне надо быстрее. Надо, чтобы мир стал настоящим, сильным.

Я привыкла к длинному платью — в юности даже любила носить подобные, потом жизнь круто поменялась, а вот сейчас все удивительным образом возвращается на круги своя. Такая одежда делает походку неспешной и плавной. Вряд ли меня можно отличить от любой из женщин, что населяют наш город — подметаю подолом землю, как и все. Месяц без моего Даймонда дался тяжелее, чем я могла предположить. Иногда он снился мне — а потом я просыпалась в холодной постели, не в силах сдержать рыданий.

Его нет. Он так далеко. Он даже не успел соскучиться — а у меня уже изболелось сердце.

На рынке оживленно переговаривались торговки, расхваливая овощи, гусей, предлагая молоко — эти только что прибыли из предместья. Девушка в мантилье пробежала мимо меня — куда она так торопится? Обычно местные девушки более сдержанны. Стук копыт принес ответ. На рыночную площадь, весь в мыле, влетел скакун. Гуси захлопали крыльями, вырываясь из рук недовольных покупателей, гончар в посудном ряду поспешно набросил на выставленные кувшины и плошки кусок грубого холста — защита сомнительная, но все ж целее будет. Его светлость, молодой герцог

Энрике, восседал в седле — голубые глаза, черные кудри, демон во плоти, сам весь взмыленный от бешеного галопа. Никак не отучу его гоняться за хорошенькими горожанками, так и норовит совратить простодушную красавицу. Герцог Энрике напоминает чем-то Гектора: задором и улыбкой, возможно. А высокий воротник, на какие сейчас мода, придает ему сходство с нахохлившейся птицей.

Но на сей раз герцогу вовсе не весело.

— Хранительница, — слегка кивнул он мне. — Тебя-то и ищу. Прошу поехать со мной.

Конь, словно в подтверждение его слов, заржал и встал на дыбы. Народ на площади ахнул, опасаясь за свой товар. Герцог ловко осадил скакуна и заставил встать смирно.

— Что за спешка, сеньор? Стряслась беда?

Иначе стал бы он лично пускаться в путь за мной — послал бы кого-нибудь. Герцог молод и на ногу скор — а уж в седле и подавно — но не до такой же степени.

Он хмуро обвел взглядом кланяющихся простолюдинов.

— Лучше бы поторопиться, Хранительница.

В глазах его ясно читалось: "Объяснения — не здесь".

— Извольте, сударь. Дора! — подозвала я девушку в мантилье, узнав ее, когда она выглянула из-за спин торговок.

Та подошла.

— Отнеси корзинку ко мне в дом.

— Хорошо, Хранительница, — ответила та, забирая корзину из моих рук.

Подскочивший гончар помог мне влезть на лошадь перед Энрике. Я уселась боком, и всадник дал коню шпоры.

— Ты угадала, случилось несчастье, — прокричал герцог в самое ухо мне, когда мы мчались мимо собора. — Моя сестра тяжело больна.

— Но… Почему вы не позвали целителя, ваша светлость?

— Целитель был вчера. Мою сестру укусила за палец крыса, и я полагал, что это пустяки. Но рука болела, и я все-таки послал за целителем. Он сделал припарку, сестра успокоилась и забылась сном. А утром проснулась в горячке.

— Должно быть, воспаление, — поняла я. — Рука сильно распухла?

— Отнюдь нет, в том-то и дело. След от укуса лишь чуть побаливает. Но Даниэле так плохо, что я страшусь за нее. А лекарь, мне показалось, в смятении. Поэтому я решил сам отправиться за тобой