коврик.

– Здесь немного, – начал он, упав на сухую траву и протянув руку Женечке… – на десять

минут. – Падай, я поймаю! – добавил он, подставляя руки.

Она расположилась на коврике, с наслаждением втянув свежий пахнущий травой

воздух. Он тоже вдохнул. Странно! Почему эта великолепная свежесть не ощущается в

обычной рабочей обстановке на ходу или за каким-нибудь делом во дворе? В чем

причина? В расслабленности души? Может быть…

Когда предположительное время чтения истекло, и Роберт прочитал последнюю фразу

главы, в прихожей, какая была общей в этом большом доме, прозвонил телефон. Теща,

копия Женечка, только шире и короче телом, торопливо переваливаясь с ноги на ногу,

прошла полпути по дорожке, остановилась и приложила «трубку» к уху:

– Какой-то мужчина вас, Роберт.

Голос в трубке показался очень знакомым, только что где-то прозвучавшим.

– Как доехали, Роберт?

100

– Спасибо. Но можно узнать…

– Кто звонит? – голос загадочно усмехнулся. – Ничего, сейчас вспомните: как ваша

новая вещь сидит на вашем лице, уважаемый автор нового романа?

– О! – воскликнул Роберт. – Леонид! Вас слышно с искажениями. Спасибо вам,

прекрасно сидят, – радостно сообщил, приятно вспомнив нового знакомого.

– Я хотел вам сказать, что лучше всего героя направить по пути фантазии. Например,

попал в другое измерение. Это безопаснее для вас, дорогой, – произнес он очень невнятно

и затих. И никаких гудков. Мертвая тишина.

Роберт в замешательстве еще некоторое время держал трубку у уха. Никак не мог

сообразить, откуда Леонид узнал о содержании сюжета? Потом пошел в сад. Георгий

Ефимович сидел на низеньком стульчике, опустив голову к ногам перед развалившимся

возле собачьей будки Гранитом. Его застывшая фигура не внушала радостный оптимизм

Роберту, каким обычно отличался зам главного конструктора филиала Тагильского

танкового завода сороковых годов, и вызывал невольное любопытство неожиданным

резким изменением настроения. Женечка собирала малину в тряпичных перчатках,

защищающих руки от колючек. Это занятие у нее, считал Роберт, было предметом

развлечения, и ни сколько не чувством необходимости внесения своего труда в хозяйство

семьи. Такая версия вызывала у него доброжелательную улыбку, и такое отношение ее к

своему занятию, если бы оно действительно имело место, им прощалось любимой

женщине, как несознательному ребенку.

– Что-то мне не нравится мой тесть, дорогая. Ты не знаешь, что бы это могло значить? –

спросил он, приблизившись сзади и кладя на ее узкие загорелые плечи свои ладони.

Она повернулась к нему, и Роберт тут же отметил скрытую грусть в ее глазах.

Поставила банку с малиной на траву, как ненужную вещь, пошла к коврику, где они

сидели, читая рукопись. Присев на корточки, и потупив взгляд, нервно сорвала стебель

травы.

– Роберт, нас отсюда выгоняют.

– Не понял. Кто откуда выгоняет?

– Мне жалко отца. Он сильно переживает. Для него сад – единственное что осталось, –

от волнения у нее покраснели виски, глаза не моргая, следили за руками, срывающими

траву.

– Неужели сносят? – изумленно догадался Роберт.

Она качнула головой.

– Так это же прекрасно! Особенно для твоих стариков. Им в их возрасте нужна

изолированная квартира со всеми удобствами. А ему, как человеку известному в нашей

стране, тем более давно должны были дать самую комфортабельную квартиру в лучшем

районе города Харькова! Сколько дают жилплощади?

– Трехкомнатную.

– На всех?! – с крайним удивлением воскликнул Роберт.

– На всех, – удрученно вымолвила она.

– Ничего не понимаю. Так ведь положено две квартиры.

– Говорят, если б был у нас с тобой ребенок, тогда отдельные.

Евгения подняла лицо в сторону отца, за деревьями слив, груш и яблонь, едва

просматривающего полинявшего на солнце розового фартука, вяло покивала головой.

Помолчали.

– Ты же понимаешь, как им теперь трудно справляться с хозяйством, – выдвинул в

поддержку своих аргументов Роберт.

– А ты понимаешь, как отцу невыносимо тяжело расстаться с любимым занятием?