Про животных написано очень подробно. Однако при их описании - и это второе "но" - нанья использовали собственные названия, по аналогии с фауной Эркоя. Мне они ничего не говорили. На фотографиях я узнала только львов, волков, медведей, быков вроде бизонов или туров, оленей. Тогда, две тысячи лет назад, они жили севернее, там, где сейчас шапка льда. Можно предположить, что с наступлением ледника животные уходили все дальше на юг. Это подтверждают и развешенные по стенам шкуры. Я без труда опознала среди них медвежьи. Другие, серые с тонкими хвостами, могли принадлежать львам, а черные с длинными светлыми рогами - быкам. Это не радует. Такое разнообразие зверья против меня одной - не чересчур ли? Впервые я подумала об отце Анту с негодованием. Почему, ну, почему он не оставил мне настоящее оружие?

И все же я старалась находить в своей ситуации и хорошее. У меня есть надежный дом, теплая одежда, еда, два вида обогревателей, дрова. Есть зажигалки - это очень важно! Не будь их, чем разводить огонь? Такое избалованное существо, как я, не способно продержаться в дикой природе и недели! Если б не достижения цивилизации, я б тут быстро загнулась! А тарелка - это отдельный подарок. В ней полно книг. Разберусь, наконец, с чтением наньянских текстов. И музыка в ней есть, какая-никакая, а все же лучше, чем ничего.

В общем, нужно держать хвост пистолетом. У колонистов острова Линкольна вначале вообще ничего не было, но они справились, да еще всех ягуаров на острове перебили!

Так я стала отшельницей. Жизнь моя в первое время оказалась вполне терпима. Лес не был ко мне зол. Точнее, он просто не обращал на меня внимания. Первые недели ни один зверь не прошел мимо поляны, даже птицы сюда не спускались, пролетая высоко над деревьями. Зато они, деревья, казалось, имеют глаза и смотрят на меня с любопытством. Из какого-то иррационального опасения я не сломала здесь ни одной ветки и каждый раз, подходя к границе своего заколдованного круга, разговаривала с деревьями вслух. Я была совсем одна, беззащитная, как птенец в гнезде, и готовая на что угодно, лишь бы сохранить свое хрупкое благополучие. Если б мне вдруг приснилось, что нужно молиться деревьям на коленях, я бы это делала. В таком положении человек готов поверить во что угодно: в вещие сны, живые деревья, незримых могущественных духов, - во что угодно! Мир вокруг казался наполненным могучей силой, обладающей умом и характером. Я осознавала, что это лишь игра воображения, вызванная стремлением психики защититься от стресса, найти точку опоры в незнакомой обстановке. Осознавала, но продолжала разговаривать с деревьями. От этого ведь не будет вреда.

Проведя инвентаризацию припасов, я решила экономить. Готовиться всегда следует к худшему, поэтому надо рассчитывать, что Териваг вернется не раньше чем через год. Исходя из этого я определила дневную норму продуктов. Получилось не так уж мало, вполне можно продержаться, тем более, что благодаря наньянским жаровням мне не придется тратить много энергии на согревание. Воды здесь достаточно. Буду надеяться, что зимой ручей не промерзнет до самого дна, а уж прорубить отверстие во льду я смогу.

Благодаря диете последнего года авитаминоз мне вряд ли грозит, и все же я собрала ягоды рябины со всех ближайших кустов, половину высушила на жаровне, другую половину положила на хранение в холодный продуктовый шкаф. Буду зимой заваривать вместо чая, ведь никаких других напитков нет. Эх, сюда бы хоть пару бутылей наньянского сухого вина! От одного взгляда на них было бы веселей! Придется в качестве опьяняющего средства использовать их литературу. Настроение вряд ли поднимет, зато головную боль обеспечит.

Через несколько дней жизнь вошла, если можно так выразиться, в привычную колею. Руководствуясь не столько разумом, сколько инстинктом, я поспешила разработать строгий режим дня, сведя к минимуму риск непредвиденных обстоятельств. Вставала затемно, в шесть-семь часов утра. Грела воду на жаровне, чистила зубы, тщательно умывалась, стирала одежду. Завтракала овощами или рябиновым чаем, подслащенным фруктами в меду. Завершив утренний моцион, включала музыку и садилась читать.

Странно, что у нанья нет современной художественной литературы. Есть романы и поэмы, созданные много тысячелетий назад на Эркое. Но я не нашла ни одного послевоенного произведения. Никто из колонистов Земли - а здесь прожило пять поколений, около пятисот человек, - не испытывал тяги к творчеству. Зато в тарелке было множество научных работ, в том числе пера великих Анту и Амелу. Среди них - географические и гидрографические атласы, естественнонаучные энциклопедии, подробнейшие обзоры геосферы и атмосферы Земли, труды по физиологии и генетике ее обитателей, сведения о Луне, планетах Солнечной системы и о самом Солнце, трактаты по психологии и философии. Все это было написано научным языком, основывалось на таких терминах, как химический состав, обмен между слоями атмосферы, радиационный перенос и прочее, и воспринималось с большим трудом. Лишь одно мне нравилось: нанья изобрели особый жанр, для которого у нас, людей, никогда не хватало слов. Ближе всего к нему приблизились японцы, но им все равно нужны для этого обычные слова, а нанья оперируют символами символов. Они умеют описывать самые тонкие чувства, возникающие при общении с природой. Читая, я понимала, о чем говорит автор, хотя ни за что не смогла бы выразить то же самое на своем языке. Приблизительно это выглядело бы так. "Первое дыхание зимы, - пишет нанья, - в этих краях доносится до меня уже через несколько десятков дней после осеннего равноденствия. Шагнув на землю из катера, я попадаю под дождь, и тяжелые капли обжигают лицо жестокой влагой. Но ноздри мои вдыхают запах снега - легкое, словно поднимающееся с земли облако, веяние зимы достигает меня из будущего, обещая скорое избавление от мглистой сырости. Оно волнует, наполняет тоской по сладкой белой зиме прошлого года, оживляет воспоминания о далеких временах, когда я был молод и полон надежд..." Грубо, очень грубо. В этом корявом переводе ничего нет от оригинала! Я не знаю, как передать простыми словами то действительно сладкое, щемящее чувство, когда в хмуром октябре проходишь мимо ведущей на улицу двери и ловишь вдруг мимолетный аромат зимы - снега, сигарет, морозной бодрости, - аромат острый, нежный и опасный, бередящий душу! Он лишь предвестие, и правда привет из будущего, обещание избавления и новой радости, которая, как и сама зима, обязательно будет переплетена с болью, потерями, печалью. Нанья умеют сказать об этом так, что я понимаю их душой. Подобные лирические пассажи включены в научные работы, что не выглядит неуместным: для нанья тончайшие нюансы чувств имеют такое же значение, как математические выкладки.

Художественные произведения оказались не легче. Они настолько далеки от моих реалий, насколько это вообще возможно. Связный текст в них также отсутствует: это, грубо говоря, набор существительных и прилагательных в разных временах, снабженных символами, выражающими эмоциональную окраску. Эти произведения обращаются к воображению читателя, а не к его разуму. Предполагается, что он поймет их смысл по одним лишь зашифрованным намекам, как понимает телепатическую речь. Чтение было тяжелой работой, но я старалась и была вознаграждена: разговоры в Высоком доме, которым я была свидетельницей, начали обретать смысл. По лирическим и философским отступлениям, по ссылкам и комментариям, даже по обрывочным намекам восстала из прошлого история Эркоя, о которой я так и не успела ничего узнать у своих хозяев.

Четыреста с лишним тысяч лет назад они были такими же как мы. То есть, более или менее такими. Думаю, ни один землянин не признал бы древнего нанья "своим". Но тогда у них еще были разные народы с разными обычаями, государства... Судя по книгам, цивилизация развивалась похоже: усложнялась техника, поглощая природу, активно изучалась звездная система и еще активнее - человеческая физиология и генетика. Создав для себя техногенную искусственную среду, люди самих себя изменили под нее. Тогда-то они и отвернулись от природы, разорвали с ней все связи, изменив даже свою ДНК. А потом вдруг все пошло кувырком, потому что предки нанья открыли имруру. Сложно разобраться, что это такое. Похоже, имруру - край, где текут молочные реки в кисельных берегах. А может, еще одна вселенная! Для его описания существует отдельный язык, мне недоступный. Наверное, там даже физические законы другие, потому что ну совершенно невозможно ничего понять!