В общем, я вышла во двор в полной амуниции: в руках лук, за спиной топор, на поясе колчан и ножи. Для начала метнула в мишень топор. Она к тому моменту была едва живая - досталось ей от меня по полной программе! Топор вошел в дерево как я и хотела: параллельно земле. Вслед за ним отправились ножи. Один воткнулся, другой отскочил и упал в снег. Затем я принялась окружать топор стрелами. Это до сих пор было нелегким делом. Мои слабые руки не могли использовать лук во всю его убойную силу; я чувствовала, что стрела полетит намного точнее, если больше оттянуть тетиву, но физически не могла этого сделать. Для удачного выстрела требуется сосредоточенность, неторопливое прицеливание, если же я спешила, то промахивалась.

Когда пятая стрела легла на тетиву, я краем глаза заметила движение справа. Замерев, скосила глаза. Белый, с черными кончиками ушей заяц сидел на поляне, метрах в десяти от меня, наполовину зарывшись в мягкий снег, поводил ушами, обращая на меня внимания не больше, чем на мишень.

Такой случай нельзя было упускать. Я медленно развернула корпус, прицелилась, оттянула тетиву и разжала пальцы. Заяц вскрикнул почти как человек и забился, орошая красным снег. Инстинкт охотника включился сам собой: я рванулась к нему по сугробам, прыгнула, в прыжке доставая третий нож, который за малым весом не удостоился броска в мишень, схватила брыкающегося зайца за уши и перерезала ему горло. И замерла, тяжело дыша, изумленно разглядывая добычу. Заяц еще пару раз дернул задними лапами и затих.

– Ой, - сказала я вслух, отползая от окровавленной тушки.

Охотница убралась прочь, оставив муки совести перепуганной горожанке. Черт меня возьми! Что с ним делать? Гуманизм и здравый смысл сошлись в жестокой схватке. Я убила животное! Разве можно было такое представить полтора года назад? Ксюша Самойлова, жалевшая каждую бездомную кошку, подкармливавшая голубей, взяла и перерезала горло милому пушистому белому зайцу! Что со мной случилось? Как возможно такое?!

"Свежее, парное мясо!
– шепнул другой знакомый голос.
– Будешь дурой, если его выбросишь!"

Более не рассуждая, я вытащила из зайца стрелу, взяла за шкирку и понесла к ручью.

Новая проблема: я ж понятия не имею, как его разделывать! В тарелке такой информации нет, это точно. С подозрением покосившись на лес, я все так же с зайцем в руке вернулась по тропе к стрельбищу, вынула из столешницы оба ножа и пошла обратно. Надо вспомнить, что делал дикарь, угостивший меня оленьей печенью. Перерезав олененку горло, он сразу же вскрыл грудную клетку и вырезал печень и сердце. Откуда-то из кладовых памяти всплыло еще воспоминание: нужно выпустить из тела кровь. Сглотнув и мысленно попросив у бедного зверька прощения, я попыталась разрезать его грудку.

Ужасно. Совсем не то, что разделывать курицу! Ощипанная, выпотрошенная курица не воспринимается как живое существо, а только что убитый заяц именно так и воспринимается! Я отложила нож, отвернулась, борясь с тошнотой. Нет, невозможно! Тот же голос шепнул: вспомни-ка, в "Таинственном острове" колонисты питаются охотой, убивают животных, потрошат их и не перестают быть порядочными людьми!

Да какого черта! Я нахожусь в прошлом! Здесь зайцев как в моем времени тараканов! Схватив нож, я со всей силы воткнула его в грудину зверька и решительно пропилила кость и брюхо до анального отверстия. Кстати, это была самка. И зря я пилила так глубоко, потому что разрезать кишки вовсе не следовало.

В следующий раз было легче.

Чаще всего зайцы выходили на поляну в сумерках, это я давно знала. Неизвестно, что их сюда манило, но многие из них стали жертвами моей меткости. Хорошие были зайцы, тяжелые, жирные. Отлично тушились в собственном соку. Будь на моем месте мужчина, он постарался бы завалить и оленя. Но я от этой мысли отказалась. Олень слишком большой, пока я буду его есть, он мне сто раз успеет надоесть. К тому же у любой палки два конца. Шкуру, внутренности, кости не съешь, надо выкидывать. Летом их можно закопать. Но земля скрыта под метровым слоем снега. Я закапывала остатки тушек в снег, в одном месте, как можно глубже, утрамбовывала и сверху наваливала целый сугроб. И все же однажды после очередного удачно подстреленного и столь же удачно запеченного зайца обнаружила сугроб разрытым. Накануне как раз потеплело, и следы на уплотнившемся снегу не нуждались в разгадке: это были волки.

И тут же вспомнилось, что время-то допотопное, мегафауна еще жива. Сегодня волки - завтра львы. Я перестала стрелять зайцев. Лучше дождаться лета, тогда можно будет закапывать останки глубоко в землю, чтобы даже волчье обоняние осталось ни с чем. Но охотничий инстинкт уже проснулся и оказался настолько живуч, что подавить его не было никакой возможности. Если раньше я не спала по ночам от страха, то теперь - из-за трепета, азарта, восторга. Не знаю, что манило лесных обитателей на мою поляну: какие-то особые деревья, свет в окнах, мой запах, - но они приходили каждую ночь, заставляя меня изнывать от тоски, не имеющей ничего общего с печалью. Я хотела их убить! Столешницу пришлось перевернуть - внешняя поверхность пришла в полную негодность. Как одержимая, я метала и метала в нее ножи, топор, стрелы.

Время шло медленно. Февраль замер на месте. Каждый день пробегает стремительно, опомниться не успеваю, а оглянусь назад - всего четыре, пять, шесть дней прошло.

Ночь с восьмого на девятое февраля я запомнила надолго. Она была очень тихая, морозная. В небе сверкали звезды. С поляны я видела лишь его часть и не узнавала созвездий. Ветер стих, мороз крепчал, оконные стекла вдоль рам покрылись белыми узорами. Выйдя за дверь, я долго стояла, вдыхая сладкий воздух. Невозможно оторвать глаз от неба! Таких огромных, сверкающих звезд больше нет нигде. Легко поверить, что они - не далекие космические тела, а приклеенные к небесной тверди драгоценные камни. Мороз обжигал горло, словно я хлебнула водки, голова кружилась, звезды приближались, подмигивали, звенели. Вместе с ними я возносилась ввысь, летела - и казалось, тихий черный лес остался подо мною, так что видны стали отдельные могучие деревья-великаны, холмы и низины, белый зигзаг замерзшей речушки...