Ой-ой-ой. Еще хуже, чем я думала! Как в анекдоте: не ужас, а ужас-ужас! Если до этой минуты я в глубине души еще лелеяла какие-то фантазии на его счет, то при соприкосновении с реальностью они испарились, как дым. Дрожащими руками я потянулась за одеждой. Териваг подошел совсем близко и с наслаждением щурился на солнце. Могучее тело сверкало мраморной белизной. Моя протянутая за майкой рука замерла. Да какого черта! Это же мой друг! Сама себе напридумала чего-то, нимфоманка несчастная, а он и не смотрит на меня! Шумевшая в ушах кровь утихла, руки перестали трястись. Я смогла посмотреть на него.

– Ты прекрасный пловец. Все нанья так хорошо плавают?

– Мы любим море, - ответил он и лег рядом, едва не касаясь меня плечом.

Мы долго лежали, поворачиваясь к солнцу то спинами, то животами и лениво переговариваясь. Похоже, Териваг заметил мое смущение и в душе забавлялся, но не стал шутить надо мной. А мне в тот момент вспомнились образы, что не раз приходили, когда я лежала простуженная, с температурой. Парящий между реальностью и бредом воспаленный мозг всю жизнь рождал одну-единственную спутанную, смазанную картину: ощущение чего-то огромного, шевелящегося рядом. Я живо ощущала беспредельных размеров существо, плавающее в раскаленном кровавом тумане. И вот оно столь странным образом пришло ко мне. То же самое, но уже наяву: опаленное солнечным жаром огромное тело рядом, закинутые за голову великанские руки, выставленные напоказ, мерно поднимающиеся в ритме дыхания мощные ребра под белой кожей, неохватные бедра и ступни с синевато отсвечивающими широкими пластинами ногтей. Интересно, если я заболею, придет ли этот образ ко мне еще раз? Думаю, нет. Сегодня он потерял власть над моим воображением, и тому придется выдумать что-нибудь новенькое.

Я перевернулась на живот, раскинула руки, прижалась щекой к податливому, как подушка, песку. Если лежать так, закрыв глаза, чувствуя лишь мягкость песка и жар солнца, то можно представить, что находишься на обычном пляже, где-нибудь в Шарм-эль-Шейхе или даже на Волге. Те же звуки вокруг: деловитые птичьи крики, плеск волн, шум ветра. Только детских воплей не хватает - редкий пляж в моем мире без них обходится.

Короткие волосы быстро высохли, и солнце напекло голову. Я села и принялась расчесывать их руками, вытряхивая песок. С пронзительным криком промчалась над нами птица, спикировала в воду. Я не увидела, как она взлетела с рыбой в клюве, было уже не до того - из моря выходил человек.

Катер, на котором он бесшумно подкрался к нам, покачивался на волнах в сотне метров от берега. Этот нанья добрался до пляжа вплавь. Но в ту минуту я даже не задумалась, откуда он взялся. Завороженно смотрела, как он с каждым шагом вырастает из воды - беловолосый мужчина в шерстяных бриджах. Больше ничего на нем не было, одни штаны, облепившие ноги, да на ремне нож и светлая трубка. Но нет, это не нанья! Золотисто-коричневый от загара, хорошего человеческого роста - около метра девяноста, с лицом того же типа, что у моих северных дикарей: выдающиеся, обтянутые кожей скулы, тяжелая нижняя челюсть, крупный нос, глубоко посаженные темные глаза. Вот только в отличие от дикарей он был высок, светловолос и красив. Он медленно выходил из моря, словно античный бог выступал из древней фрески, и волны подобострастно льнули к его коленям. Я смотрела открыв рот, замерев в восхищении. Наконец очнулась, растормошила Теривага. Тот поднял голову. Увидев неизвестного, издал удивленное восклицание, одним гибким, немыслимым для такого большого тела движением взлетел на ноги и пошел ему навстречу, издали поднимая руку в приветствии. Они сошлись, обнялись - даже рядом с Теривагом неизвестный выглядел достойно - и беззвучно заговорили. На меня незнакомец ни разу не взглянул, просто не заметил. Териваг все держал его за руку, будто не желая отпускать. Неизвестный поднял ладонь, отказываясь от чего-то, и побежал к нашему катеру, который уже поднял купол. Минута - и катер понесся к кораблю, что блестел вдали.

Териваг смотрел вслед улетевшему. Забыв о своей наготе, я прыжками помчалась к нему.

– Кто это? Кто это, Териваг?

– Аэль, - ответил он.
– Аэль, решившийся вернуться. Ксенья, ты сгоришь. Одевайся. Нам пора возвращаться.

С этой минуты все завертелось, как в дурном сновидении. Я спохватилась, что и впрямь давно торчу на солнце голышом, - не миновать ожогов! Торопливо одевшись, кинулась догонять Теривага, который подозвал катер Аэля и уже забрался в кабину. Не стоило оставлять Аэля одного, сказал он, когда великий Анту так слаб, Бероэс вот-вот проснется, а Бьоле постарается сделать все возможное, чтобы пленить Аэля. Да, от лулу одни неприятности: что один, что другая заставляют идти на преступление. Я промолчала - уж очень сосредоточенным стало его лицо, не стоило лишний раз выступать.

Катер в три минуты домчал нас до Высокого дома. Забыв обо мне, Териваг устремился в салон. Я шла за ним, то и дело переходя на бег, чтобы не отставать. Во что бы то ни стало нужно увидеть Аэля еще раз! В салоне никого не оказалось. Териваг постоял, прислушиваясь, и пошел дальше. Я по-прежнему держалась рядом, заразившись его взволнованным нетерпением. Что-то вот-вот должно было произойти. Перемены витали в воздухе, я чуяла их кожей. Казалось даже, я, как мой спутник, за несколько стен слышу разговор нанья - разговор в кабинете Теи, который они вели вслух и на повышенных тонах. Я помчалась вперед, обогнав Теривага. От солнца и от волнения я вся пылала. Едва не промахнувшись, с трудом затормозила у двери кабинета. Та вдруг распахнулась передо мной. Я рванулась внутрь, налетела на Бероэса, ткнулась носом ему в грудь. Не опустив глаз, даже не заметив, он пинком отшвырнул меня с дороги и побежал прочь.

Удар был столь силен, что меня отбросило к противоположной стене. Я стукнулась об нее всем телом и затылком и, оглушенная, осела на пол. От пинка Бероэса в животе разливалась боль, с каждым мгновением становилась все сильней, будто раскаленный кирпич внутрь положили. Он что-то порвал внутри, поняла я остатками сознания, и тут под весом кирпича оно меня покинуло. Последнее, что помню в Высоком доме, - искаженная болью, повернутая под неестественным углом картина: Териваг догнал Бероэса и огромной пятерней прижал его за горло к стене, лица обоих посинели, на задранном кверху лице Бероэса злость, а Териваг неестественно спокоен и ищет глазами отца Анту. Кажется, я слышала чей-то взволнованный голос и, кажется, не удивилась этому: все так, я умираю, а им и дела нет. И тут все заволоклось красной пеленой, в которой плавали белые тела и бешеные глаза нанья, и наконец исчезло. Аэля я так и не увидела.

7 .

За всю свою жизнь я ни разу не теряла сознания. Ни разу! Но стоило провалиться в прошлое, как обмороки стали привычным явлением. Опять я вынырнула из забытья.

Лежу на жестком. Села, огляделась. Я нахожусь внутри саркофага, на теплом стеклянном ложе. Скинула с плеч мягкую искусственную ткань. Одежды на мне нет. Ноги прилипли к залитому кровью стеклу. Саркофаг стоит посреди мрачной пещеры с кое-как выровненными земляными стенами, скупо освещенными гроздью белых шаров. На одной из стен тускло блестит примитивное оружие: копья, дубинки, ножи. Кругом мешанина старых сундуков, наньянских шкафов, каких-то серых кулей. И пыль, много пыли. С трудом перевалившись через стенку, я вылезла из саркофага, завернулась в ткань и только тут вспомнила об ударе Бероэса. Прислушалась к ощущениям. Ничего не болит, только очень хочется есть.